– Я тоже, – тихо сказала она.
"Я тоже. Я тоже". Эти слова звучали в его голове весь остаток долгого вечера после того, как она с детьми уехала, и остаток еще более длинной ночи. Они отдавались в его мозгу все последующее утро, даже когда он послал записку Люси, чтобы ждала его после обеда.
Он не поехал к Люси. Вместо этого он отправился за покупками. Лично. На Бонд-стрит.
К концу сочельника Фанни чувствовала себя смертельно подавленной. Не помогало даже напоминание себе о том, что она не лучше бы себя чувствовала, если бы отправилась за город с Джоном и Мерси. Все дело было в том, что за городом она ожидала ощущения подавленности. Она мечтала о настоящем Рождестве, с собственным домом, детьми и церковью, где ничего не отвлекало бы их от воспоминания об истинном значении всего этого и ощущения мира и благодати, которые должны были быть неотъемлемой частью этого времени года.
Мечта сбылась, и это не принесло ей удовлетворения.
Погода была пасмурной, с тяжелыми серыми тучами и леденящим ветром. Она никоим образом не могла поднять ее настроения.
Мэттью страдал от последствий своего вчерашнего успеха. Он был апатичным, чуть что начинал хныкать и то и дело спрашивал, придет ли снова к ним лорд Хит. Она ответила, что нет.
Кэти была необычно притихшей. Ее дважды пожурили – сначала няня, а потом сама Фанни – за то, что она сосала большой палец. Она ничего не сказала и тогда, когда ей напомнили, что до Рождества осталось поспать всего одну ночь, лишь широко распахнула глаза, хотя ее мать не знала, было ли это от радости или от разочарования, что в этом году она не будет окружена другими детьми.
Фанни никак не могла начать что-либо делать. Она потратила гораздо больше времени, чем было нужно, на украшение дома, однако даже после завершения не была удовлетворена тем, как была передана рождественская атмосфера. Она не раз спускалась по пустякам на кухню, чтобы якобы удостовериться, что вся рождественская выпечка будет готова к сроку. Но даже запах рождественского пудинга и сладких пирожков с начинкой из изюма и миндаля не мог возродить ту старую магию, которой всегда было Рождество.
С ужасающим чувством неловкости к ней пришли воспоминания. Она позволила ему засунуть язык в свой рот. Кто-нибудь когда-нибудь позволял такому случиться? Она позволила ему обнажить ее грудь и касаться ее руками. Она позволила его рукам опуститься ниже ее талии и прижать себя к нему. Его собственный отклик на происходящее невозможно было не заметить.
