С тех пор он год за годом, не разгибая спины, «копал яму» французскому министерству финансов. Боярски понимал, что от качества работы зависит благополучие его семьи и даже его жизнь.
Это был тот редкий случай, когда без всякой подсказки или напоминания человек из кожи вон лез для того, чтобы добиться безупречного качества своей продукции.
Каждое утро жена покупала все парижские газеты и одну польскую. Она тщательно их просматривала: нет ли сообщения о появлении фальшивых франков. Но все было тихо. По вечерам усталый Боярски брал в руки «Жиче Варшавы» и читал вслух. Он потом признался, что боялся забыть родной язык. Из газеты он узнавал, как встает из руин его бывшая родина. Иногда он думал, о том, какую страшную, непоправимую ошибку совершил. И где-то в душе у него жила, втайне от жены, мысль: «Вот приду в себя, отдохну в Ницце, приоденусь, куплю кое-что ценное и поеду к себе, в родной Ченстохов. Как там мама, брат Здислав?» Но все это были мечты. Ни в какую Ниццу он не поедет — времени не будет. Он продолжал непрерывно работать, так как надо было купить дом. Жить в лачуге на окраине Парижа больше нельзя.
Три года, вплоть до середины 1952 года, «франки» Боярски полностью растворялись в огромной массе настоящих франков. Казалось, что деньги, им изготовленные, незаметно вливаются в этот многомиллионный поток и вместе с ним благополучно минуют узкие ущелья контроля в банках и других финансовых организациях.
И только 13 июня 1952 г. на стол директора национального центра по борьбе с фальшивомонетчиками легла первая фальшивая банкнота, изготовленная кустарем-одиночкой Боярски. Она была изъята экспертом из кассы национального банка и то после некоторого колебания. Все сомнения отпали только после специального исследования состава бумаги и красок. Кроме того, обнаружили, что на деньгах нет секретных меток. Но их отсутствие можно было обнаружить только при тщательном рассмотрении банкноты. И то это могли сделать лишь те немногие эксперты, которые знали о них.
По установившейся традиции факт появления фальшивых денег не разглашался. И, естественно, об этом ничего не сообщалось в прессе. Поэтому-то Боярски и заявит потом на суде: «Стоило бы им поднять шум, как я немедленно остановился бы. Но они молчали, и я решил, что никто не интересуется этим делом».
Но «они» интересовались. Однако месяц за месяцем, а затем год за годом проходили, и ничего, кроме новых фальшивых франков, в руки Бенаму не попадало. Тщетность всех усилий по поимке фальшивомонетчиков породила мнение, что действует большая, отлично организованная шайка, в составе которой не только замечательные специалисты — бумажники, химики, инженеры, полиграфисты, но и отличные конспираторы. Ибо чем же объяснить, что годами они действовали настолько скрытно, что агенты Бенаму ничего не могли сделать?
