«Бежать, — подумал Рагозин. — Прочь отсюда… куда подальше… к другу под крыло… друг поможет!..» Он скосил глаза едва ли не за спину: до выходной двери было рукой подать. Правда, замок был туговат, мог подвести, открыться не сразу, давно его нужно было починить. Но кто же знал, что приспеет такая нужда?! А там, за дверью — промозглая ночь, ледяная вода вперемешку со льдом валится с небес, а он, как назло, по-домашнему, в тапочках на босу ногу, в трико да в футболочке с Микки-Маусом.
— Отпустите меня, — сказал Рагозин упавшим голосом. — Забудьте про роман. Не надо его…
— Легко вам рассуждать, Михаил Вадимыч, — с легким раздражением в голосе произнес Двудумов. — Отпустить, забыть… Роман есть, и роман великолепный. Вы его автор. Прямо скажем, гениальный автор. А гений, как общеизвестно, должен быть мертв.
— Хороший гений — это мертвый гений, — осклабился Зайцер.
— Ну тогда… тогда… Возьмите его себе, этот роман! Будьте его авторами, а меня оставьте в покое… в живых! Я не хочу быть мертвым гением! И живым — не хочу! Я клянусь — никогда больше в жизни не напишу ни строчки!..
Он бросил умоляющий взор на Двудумова, на Зайцера — те молчали, и было ясно, что не пощадят. Тогда он обернулся к девушке Агате Ивановне. Та уже не плакала. На ее сморщенном личике застыла гримаса брезгливого презрения.
— Не будьте так наивны, — сказал Двудумов. — Слава богу, сейчас мы кое-что знаем о гениях. Как одеваются, где живут, то-се… Талант возрастает в терниях. Ну кто поверит, что я, живущий с женой в трехкомнатной полногабаритной квартире обкомовского типа, способен сотворить эпохальное произведение?! Все сразу кинутся искать тайных соавторов. Да и Лев Львович, не в обиду ему будь сказано, в заявлении на отпуск делает до трех ошибок в строке и с любой достаточно высокой трибуны не гнушается говорить «современная литература». А вы там у себя Евангелие цитируете, на Ницше ссылаетесь.
— Да и чему мне эти хлопоты? — пожал плечами Зайцер. — Мне до пенсии три года. Вот разве что Агата Ивановна?
Все, включая истекающего малодушием Рагозина, обратились к девушке-редакторше. Та растерянно заморгала куцыми ресницами под линзами в грязных дождевых потеках.
— Я? — пробормотала она. — Почему я? Это же роман… большой… в прозе… Если бы стихи, мне бы могли поверить, у меня были публикации в «Дне поэзии» пять лет назад. Да нет, я бы взяла, но… у меня путевка в круиз вокруг Европы на ноябрь…
Зайцер открыл дверь на балкон, и промозглый ветер ворвался в комнату.
