— Встречаем! — сказал Сиракузов-старший.
— С оркестром? — недоверчиво спросила мама.
— А с чем же ещё? — удивился Сиракузов-старший.
Но тут папа увидел транспарант «Привет участникам многодневной велогонки», и всё ему стало понятно.
— Хотя мы тоже на велосипедах, — сказал он, — но встречают не нас. Вероятно, тех знаменитых Кешу и Виктора, о которых мы читали в газете.
— Их мы уже встретили и проводили, — махнул рукой Сиракузов-старший, — теперь встречаем вас.
Но тут к маме с двух сторон кинулись Вера и Наташа, и Сиракузову пришлось отступить на второй план.
— Ух, как вы загорели! — удивлялись Вера и Наташа.
И это было всё, что они смогли сообщить своим родителям.
Вечером мы разбирали вещи и подарки, которые они привезли. Собственно, разбирали мы с отцом, потому что Вера, тётка Роза и Наташа, получив в подарок шляпы, заперлись с мамой в другой комнате, и часа полтора оттуда доносилось одно сплошное оханье.
— Ну, раскудахтались, — сказал я и вытащил из рюкзака увесистый холщовый мешочек.
— Здесь четыре килограмма отборных крымских камней, — сказал отец. — На себе вёз. Поделишься с Сиракузовыми.
Он ещё не знал, что тут у нас происходит, но всё же худшую половину я отложил, решив про себя: а вдруг мы ещё помиримся.
Сиракузовым-старшим и Михайле Михайловичу с Брониславой, а также тётке Галине и дяде Борису тоже были шляпы. Они лежали войлочной горкой на полу.
— А Ферапонту Григорьевичу? — сказал я, ожидая, когда же отец спросит про наше семейное кресало.
— Тоже шляпа. Не мог же я каждому покупать отдельные подарки? — сказал отец. — Я купил сразу десять на одну среднюю сиракузово-лапинскую голову.
— Между прочим, Ферапонт Григорьевич — муж тёти Розы, — сказал я, ожидая, как отец на это сообщение отреагирует.
Он отреагировал:
— А! Значит-таки, они снова решили жить вместе? Ну, что ж, я так и думал.
— Не знаю, решили они жить вместе или не решили — тётя Роза мне про это не говорила.
— А я уж думал, она совсем того, если обсуждает с тобой такие вещи.
— Чего — того? — удивился я.
— Тётка Роза.
Рюкзак был опорожнен, и тут я вспомнил, что не хватает ещё одной вещи, о которой писали родители. А я-то надеялся, что она станет нашей семейной гордостью, вернее, гордостью зоопарка бабушки Василисы.
— А где цесарки? — спросил я.
Отец печально взглянул на пустой рюкзак.
— Улетели? — испугался я. — Потеряли?
— Хуже, — сказал отец. — Думаю, что их похитили. Во время нашей последней остановки. А может быть, и раньше. Во всяком случае, когда мы подъезжали к городу, их уже не было.
