— А до этого, с твоего разрешения, я ловил селёдку и был свободным человеком.
Он крутнул глобус, который стоял у него на прилавке, и ткнул пальцем:
— Вот здесь.
Судя по всему, банка Лафонтена находилась в Норвежском море, далеко от Монетки.
— Что тебя ещё интересует? — спросил он. — Говори сейчас — я люблю… э-э… любознательных людей.
— Что было дальше, — сказал я.
— А дальше… или я приезжал к ней в отпуск, или она приезжала в отпуск ко мне. Видишь ли, каждый из нас не хотел бросать свою работу. Я не хотел бросать свою — у банки Лафонтена, а она свою — в Монетке.
— Значит, она жила здесь, а вы там? — спросил я.
— Хорошо подмечено, — сказал Ферапонт Григорьевич, — именно так оно и было: она здесь, а я там… — Тут он вдруг оживился. — Но мы подошли к самому главному. Осенью пятьдесят пятого года я, образно говоря, потерпел кораблекрушение и наши встречи с тётей Розой пришлось прервать…
Я сразу обмяк, потому что никто ещё у нас в Монетке не терпел кораблекрушений, и с гордостью посмотрел на морскую фуражку Ферапонта Григорьевича, с которой он не расставался даже в магазине, а он снова крутнул глобус и сказал:
— Вот здесь…
И я снова увидел банку Лафонтена.
Это было странно, потому что банка Лафонтена, судя по всему, была довольно обжитым районом и не очень-то просто было потерпеть там кораблекрушение. По словам того же Ферапонта Григорьевича, там ловили рыбу норвежцы, датчане, поляки, мы, короче — все.
— Это кажущееся противоречие, — выслушав мои замечания, сказал Ферапонт Григорьевич, — и я тебе сейчас объясню. Но давай условимся заранее: ни Сиракузовым-младшим, ни Вере, ни вообще никому ты не скажешь ни слова. Так самому тебе будет лучше… — И он испытующе поглядел на меня.
— А тётке Розе? — спросил я.
— Ей можно. Она знает. — Ферапонт Григорьевич почему-то кивнул и погладил глобус. — Так вот, будем говорить друг с другом, как взрослые люди… Ты ведь знаешь, что в последние годы мировой улов трески стал катастрофически падать?
Я не знал этого, но на всякий случай сказал, что да, знаю.
— Тогда-то заинтересованные страны и решили выяснить, куда она исчезает. — Ферапонт Григорьевич посмотрел на меня.
— И выяснили? — спросил я.
— Нет. Хотя, на мой взгляд, и выяснять тут нечего: треску едят. Вот она куда исчезает! — Итак хлопнул ладонью по прилавку, что глобус качнулся. — Иногда эти учёные ведут себя просто странно, а? Как ты думаешь?
— И я так думаю, — сказал я. — Сами, наверное, едят треску, а потом спрашивают, куда она исчезает!
