Она заметила также, что о человечестве он говорил как о женщине, и возненавидела эту тираническую, загадочную, скрытную, безликую соперницу, удовлетворить которую не удалось еще ни одному из мужчин, - самое большое удовольствие она, очевидно, испытывала, когда подталкивала их к гибели. Невыносимо было слышать, как он постоянно говорит о другой, склоняться над ним, видеть глаза своего возлюбленного, полные страсти, грез, желания, и знать, что все это не для тебя. Не она была причиной его жестоких сердечных терзаний, не для нее он жил, страдал, рисковал головой. Вся эта мужественность, это тело, такое чувственное, такое горячее, созданное для земных благ, с мощными бедрами и икрами, с крепким и гибким торсом, сильными руками, созданными для того, чтобы хватать и не отпускать, принадлежало равнодушной, жестокой и ненасытной любовнице, чуждой и злой принцессе, которой он служил с безграничной преданностью; осчастливить, обрадовать, удовлетворить ее - вот единственное, что всерьез его волновало. "Она", "эта", "другая" - вот как думала Анетта о своей сопернице; в человечестве она стала видеть взыскательную и неудовлетворенную женщину, которая хочет отнять у нее возлюбленного. Да, это была принцесса, великосветская дама - безжалостная, жестокая, ужасно капризная и обожавшая кровавые игры. Все остальное - идеи, причины, политические теоремы - было слишком сложно и нереально, несколько неприятно, и как только подходило время метать бомбы и убивать, чтобы осчастливить "ее", "она" - проклятая распутница - прекрасно знала, что есть мужчины, которым это по вкусу и которые без ума от женщин, что мучают их и требуют невозможного, и "она", конечно же, была из разряда этих шлюх. И упаси Бог открыто покритиковать "ее", сделать какое-либо нелестное замечание: Арман тотчас менялся в лице, словно она оскорбила его родную мать, и одаривал ее таким холодным взглядом, что Анетта приходила в полное замешательство.
- Короли, правительства, полиция, генералы - вот кто ежедневно наводит порчу на человечество, - говорил он, яростно комкая газету. - Оно отдано на откуп их зверским аппетитам, оно не в силах защитить себя, тогда как пресса подавляет его крики, а духовенство призывает к покорности.
Анетта пожала плечами:
- Ты же не знаешь, возможно, ему это нравится?
Он взглянул на нее так свирепо, что у нее все похолодело внутри.
- Прости, милый, я сама не знаю, что говорю. Мне еще столькому нужно научиться...
