Марта сидела у стола, против обыкновения праздно сложив руки; она не подняла головы, когда он вошел, и, по-видимому, не обратила внимания на то, что он остановился совсем рядом. Ульрих сразу заметил, что она плакала.
- Ты сердишься на меня, Марта, что я был опять груб с тобой? Я очень жалею... Что ты на меня так смотришь?
- Потому что ты, кажется, первый раз в жизни жалеешь об этом. Прежде ты не считался с тем, как я воспринимаю твои выходки, а потому и сегодня оставь меня в покое.
Она сказала это холодно и жестко, но это не смутило Ульриха. Слова отца, должно быть, сильно подействовали на него, и он ответил ей непривычно мягко:
- Я знаю, что гораздо хуже других, но измениться не могу, и потому прими меня таким, каков я есть, возможно, тебе удастся меня исправить.
При первых словах Ульриха девушка с удивлением взглянула на него и, вероятно, прочитав на его лице что-то особенное, сделала порывистое движение встать, но Ульрих удержал ее.
- Останься, Марта, мне надо с тобой поговорить! Я хотел тебя спросить... ну, я совсем не умею складно говорить, да это и лишнее. Ты моя двоюродная сестра, мы много лет живем под одной крышей... Ты отлично знаешь, что я за человек... знаешь также, что я всегда любил тебя, несмотря на то, что мы часто спорили... Хочешь стать моей женой, Марта?
Предложение было сделано неожиданно и резко, одним порывом, но уж такова была манера жениха. Он глубоко вздохнул, как будто гора свалилась с плеч, когда он произнес эти слова.
Марта сидела все так же неподвижно; ее обычно цветущее лицо страшно побледнело, но она не колебалась ни минуты и чуть слышно, но твердо сказала: «Нет!»
Ульрих решил, что ослышался.
- Нет? - переспросил он.
- Нет, Ульрих, не хочу! - повторила девушка тем же глухим, но твердым голосом.
Молодой человек обиженно выпрямился.
- В таком случае мне лучше было бы не говорить об этом. Отец, видно, ошибся... и я тоже... Не сердись, Марта!
Оскорбленный в своей непомерной гордости таким быстрым отказом, Ульрих хотел выйти из комнаты, но, взглянув на Марту, остался. Она встала со своего места и ухватилась обеими руками за спинку стула, будто желая удержаться на ногах. Девушка не проронила ни слова, но губы ее дрожали и бледное лицо выражало такое безысходное горе и страдание, что Ульрих невольно подумал, что отец был прав.
- Я думал, что ты меня любишь, Марта! - сказал он с легким упреком.
Она быстро отвернулась от него и закрыла лицо руками, он услышал глухие, еле сдерживаемые рыдания.
