Родные вновь собираются в гостиной. Петр Петрович уединяется, закрывшись в кабинете. Соня, Лиза и Александра устраиваются на диване, Мария опускается в кресло, а братья сидят на стульях возле стола.
Все в доме Ланских носило следы рук Натальи Николаевны, следы ее заботы, ее вкуса. Все скромно и просто. Мария дотрагивается до вышитой салфетки, на которой стоит массивный серебряный подсвечник.
– Это маменькина работа, – говорит она. – Я помню эту салфетку еще с детских лет. Видите: пятнышко. Это Левушка запачкал чернилами.
В гостиной надолго устанавливается тишина. Всем вспоминается ласковая забота матери.
Дети росли. Рождались дети Ланских. Время шло. Старшие женились, выходили замуж, отрывались от дома и чувствовали, как болезненно переживала Наталья Николаевна этот естественный уход детей из родного гнезда. И теперь, когда Марии был уже 31 год, Александру 30, Григорию 28, а Наталье 27, мать точно так же переживала их неудачи, болезни, неприятности, как тогда, когда они были маленькими. Для нее они остались детьми, до конца ее жизни, такими же, как Соня, Лиза, Азя!
Проблеск сознания снова вырывает Наталью Николаевну из небытия. Она открывает глаза и видит Соню и Азю, которые, несмотря на запрещение доктора, пробрались в комнату матери. И по их взволнованным, подавшимся вперед фигуркам чувствует, как они обе обеспокоены: лучше ли ей?
«Я люблю всех семерых одинаково. Все они дороги мне, – думает Наталья Николаевна. – Но все же какое-то более болезненное, более заботливое и жалостливое чувство всегда было и осталось во мне к детям Пушкина. И как я ни упрекаю себя, как ни уговариваю, как ни стараюсь сравнять свое отношение к тем и другим, ничего не получается. Бог, наверное, прощает мне это, потому что дети Пушкина выросли без отца. И как ни был заботлив и нежен к ним Петр Петрович, все же он был не родной отец. И всю трагедию смерти отца, подрастая, они переживали как одну из самых больших трагедий своей жизни».
А в гостиной в это время, положив голову на руки, шепотом вспоминала Мария:
– Помните, Екатерина Ивановна, маменькина тетушка, во что бы то ни стало хотела показать нас императрице. Это было вскоре после нашего возвращения из Полотняного завода в Петербург. И вот неожиданно прикатила за нами карета с тетушкиной горничной. Ты, Гриша, даже всплакнул от страха: такая поднялась в доме суета. Маменьке перед зеркалом горничная помогала одеваться и причесываться. Няня с помощью тетушкиной горничной переодевала нас. И вот мы в карете. И вот мы во дворе императорского дворца, где во флигеле жила тетушка. Нас ввели к ней, когда императрица была уже там. Я и маленькая Наташа поспешно присели перед императрицей, как учила нас маменька. А вы оба так смешно вытянулись, опустив руки по швам и склонив набок головы, что я с трудом удержалась от смеха. Да и императрица, мне показалось, готова была рассмеяться… Маменька очень волновалась, когда императрица разговаривала с нами. Я уж не помню, о чем она спрашивала меня и Натали, а вам задала вопрос: хотели бы вы поступить в Пажеский корпус? И хотя дома у вас никогда не было этого желания, там же, по знаку тетушки, вы горячо заверили, что мечтаете поступить именно туда… А потом, когда мы уходили, прощаясь с маменькой, императрица сказала: «Какие у вас милые и красивые дети».
