— Переедете через мост и поезжайте по этой дороге — налево не поворачивайте, та дорога к реке ведет, — доедете до оврага, и начнется холм. Наверху повернете налево, и оттуда до фермы Меткалфа останется миля.
Он еще раз лизнул карандаш и нарисовал грубый четырехугольник.
— Вот тут, — сказал он. — Участок не маленький. Меткалф купил четыре фермы и объединил их.
В машине ждала раздраженная Мейбл.
— Итак, ты с самого начала был не прав, — сказала она. — У него нет никакой фермы.
— Всего несколько миль осталось, — ответил Дойл. — Как там ролла?
— Опять проголодался, наверное. Стучит в багажнике.
— С чего бы ему проголодаться? Я ему два часа назад сколько бананов скормил!
— Может, ему скучно? Он чувствует себя одиноким?
— У меня и без него дел достаточно, — сказал Дойл. — Не хватало еще, чтобы я держал его за ручку.
Он забрался в машину, завел ее и поехал по пыльной улице, пересек мост, но вместо того, чтобы переехать овраг, повернул на дорогу, которая вела вдоль реки. Если карта, которую нарисовал старик, была правильной, думал он, то, следуя по дороге вдоль реки, можно выехать к ферме с тыла.
Мягкие холмы превратились в крутые утесы, покрытые лесом и кустарником. Извилистая дорога ухудшилась. Машина подъехала к глубокому оврагу, разделявшему два утеса. По дну оврага протянулась полузаросшая колея.
Дойл свернул на эту колею и остановился.
Затем вылез и постоял с минуту, глядя вдоль оврага.
— Ты чего встал? — спросила Мейбл.
— Я собираюсь зайти к Меткалфу с тыла, — сказал он.
— Ты меня здесь не оставишь.
— Я ненадолго.
— К тому же здесь москиты, — пожаловалась она, отмахиваясь.
— Закроешь окна.
Он пошел, но Мейбл окликнула его:
— Там ролла остался.
— Он до тебя не доберется, пока заперт в багажнике.
— Но он так стучит! Что, если кто-нибудь пройдет мимо и услышит?
— Даю слово, что по этой дороге уж недели две как никто не ездил.
Пищали москиты. Он попытался отогнать их.
— Посчушай, Мейбл, — взмолился он, — ты хочешь, чтобы я с этим делом покончил, не так ли? Ты же ничего не имеешь против норковой шубы? Ты ведь не откажешься от бриллиантов?
— Нет, наверное, — призналась она. — Только поспеши, пожалуйста. Я не хочу здесь сидеть, когда стемнеет.
Он повернулся и пошел вдоль оврага.
Все вокруг было зеленым — глубокого бесформенного летнего зеленого цвета. И было тихо, если не считать писка москитов. В приученную к бетону и асфальту города голову Дойл а вползал тихий страх перед зеленым безмолвием лесистых холмов.
