На протяжении следующих сорока минут она неоднократно побывала на мне и подо мной, вернее, это я оказывался то снизу, то сверху независимо от своего желания. Мне это напоминало борьбу с расходившейся медведицей, а что испытывала Ириша, я понятия не имею. Могу сказать одно: прерывистые возгласы ее звучали скорее жалобно, чем победно, а под конец схватки она сделалась немного охрипшей и совершенно обессиленной.
Кое-как разлепившись, мы не сказали друг другу ни слова. Молча закурили, молча понаблюдали за рубиновыми огоньками своих сигарет, молча отправили их щелчками в открытое окно. Потом я притворился спящим, а Ириша отключилась всерьез.
Может быть, это только мерещилось в темноте, но мне казалось, что на ее губах блуждает счастливая улыбка.
5
– В чем дело, Марк? – спросил я недовольным тоном. – Что еще за идиотскую комедию ты вздумал ломать?
– М-м! – страстно замычал он. – Мммм!
Этими же нечленораздельными возгласами Дубов-младший поприветствовал меня, как только я проник в его комнату. Теперь он продолжал гримасничать, мычать и дергаться на своей кровати, как эпилептик. В свете розового ночника его лихорадочно блестящие, выпученные донельзя глаза казались красноватыми, как у кролика-альбиноса. У насмерть перепуганного кролика.
– Не пытайся меня разжалобить, – предупредил я, настороженно пересекая комнату.
– Ммммм!!! – Когда Марк испустил очередной сдавленный вопль, его плотно сжатые губы втянулись внутрь и совершенно исчезли, точно их там прихватили суровой ниткой.
Потом его подбросило на кровати, затрясло, выгнуло дугой. Можно было подумать, что под покрывающей его простыней собралась целая колония жалящих скорпионов. Если это была симуляция приступа падучей, то, должен признаться, выглядела она довольно убедительно и достоверно. Но за время моего отсутствия батарея пустых винных бутылок подле кровати успела пополниться двумя новыми емкостями, так что особого сочувствия к страдальцу я не испытал. Никто не заставлял его напиваться до кондрашки.
– Где деньги, Марк? – спросил я. – Скажи, где они лежат, а потом я тебе помогу, чем сумею.
– М!.. М-м!!.. М-м-м!!!..
Несмотря на распахнутое настежь окно, его лицо было залито потом до такой степени, что в глазницах скопились две крохотные лужицы. Когда я догадался, что это слезы невыносимого страдания и ужаса, я ринулся ему на помощь.
Под упорхнувшей прочь простыней не оказалось никакой ядовитой нечисти, зато я обнаружил, что руки Марка крепко-накрепко примотаны к туловищу, а ноги увязаны вместе широкой лентой скотча. Спеленутый, как мумия, он только и мог, что отчаянно извиваться на своем ложе – безобразный голый червь в мучительной агонии.
