Окинув ее фигуру критическим взглядом, я сухо констатировал:
– Тебе это не повредит.
– Толстая?
– Большая, – ответил я, немного помедлив с выбором точного определения.
– Такая уж уродилась. – Она смущенно развела руками.
– Если бы ты такая уродилась, твоя мать прямо на месте и скончалась бы.
Еще до того, как я успел пожалеть о вырвавшейся жестокой шутке, Ириша посмотрела мне прямо в глаза и спокойно сказала:
– Так и случилось. Мама меня даже не увидела.
– Извини.
– Да ладно! – Она махнула рукой. – Тебе ведь плевать на меня, на моих родителей.
Я не произнес ни слова. Если уж врать, то по-крупному и только при крайней необходимости. В остальных случаях достаточно отмалчиваться. Именно этим я и занимался, разглядывая стоящую передо мной Иришу. Даже если на ней была не ночная рубашка, а простая хлопчатобумажная футболка, то и ее нельзя было назвать длинной, учитывая ту малость, которую удавалось прикрывать подолу. Потешный котенок, окруженный россыпью малиновых сердечек, смотрелся на Иришиной хламиде странновато. При своих габаритах она никак не могла сойти за маленькую девочку.
Убедившись, что гостья готова выдерживать паузу бесконечно долго, я заговорил первым:
– Ты пришла узнать, сплю ли я. Да, я спал. Теперь нет. Что еще?
– Из твоей комнаты видны звезды, – тихо сказала Ириша.
– Разве твоя комната расположена в другом полушарии?
Она тихонько засмеялась:
– Нет, конечно. Просто у меня под окном растет высокое-превысокое дерево…
– Ладно, – вздохнул я. – Можешь полюбоваться на свои звезды, астроном.
Она с готовностью подошла к окну, подняла ребристый полог жалюзи и высунулась наружу так порывисто, словно надеялась вспорхнуть в ночное небо. При ее весе без специальных приспособлений это не представлялось возможным. Покосившись на обращенный ко мне зад, я с первого взгляда определил, что крыльев, пропеллеров или реактивных сопел на Ирише не наблюдается. Как и еще одной немаловажной вещицы. То, что я сначала принял за черные трусики, оказалось как раз их полным отсутствием. Она сместилась на край подоконника, освобождая мне обзор, и спросила:
– Тебе видно? Здорово, правда?
– Да как сказать… – уклончиво ответил я.
– Неужели тебе не нравится ночное небо?
– Сплошная черная дыра, – сказал я без особого энтузиазма.
Это не означало, что я не способен воспринимать прекрасное. Просто, поскольку я продолжал лежать, в оконном проеме мерцала лишь жалкая горстка звездной россыпи. Остальной вид заслоняла та часть ее тела, которая вызывала отнюдь не романтические переживания.
