Экран высветил сначала его нехитрую схему, а потом предложил совершить прогулку по настоящему туннелю, вдоль киосков и палаток, мимо спешащих по своим делам людей. Какой-то забавник озвучил эти кадры тягостной мелодией из триллера, отчего казалось, что вот-вот экран полыхнет взрывом.
Этого не произошло. Следующая заснятая сцена происходила в затрапезной ванной комнате, превращенной в нечто вроде химической лаборатории. Полочка под зеркалом была заставлена не тюбиками и пузырьками, а колбами с реактивами. Поперек ванны лежал широкий деревянный щит с какими-то бутылями, а дно ее покрывали куски колотого льда. Заведовал лабораторией некто в хирургической маске, шапочке и огромных очках, смахивающих на те, которые носили пионеры русской авиации. Руками в зеленых прорезиненных перчатках по локоть он продемонстрировал объективу большую мензурку с красной жидкостью, аккуратно установил ее на лед и глухо доложил:
«Аш-Эн-О-Три, проще говоря, азотная кислота». Далее, видимо, последовала пауза, потому что изображение дернулось, а алхимик возник в кадре в другом ракурсе.
«Аш-Два-Эс-О-Четыре, серная кислота, – сказал он с интонацией робота, демонстрируя колбу, наклоненную над охлажденной мензуркой. – Соотношение два к одному».
Я обратил внимание, что полученный коктейль он смешивает таким образом, чтобы не задеть ложечкой стенок склянки, и понял, что на моих глазах готовится взрывчатое вещество. После вступительных кадров и намеков Дубова во время нашей последней беседы было несложно догадаться, для какой именно цели предназначается эта гремучая смесь. Вспомнилось почему-то, что у москвичей переход на Пушкинской зовется «трубой», и в этом почудилась некая дьявольская ирония. Труба планам и надеждам, труба человеческим жизням, труба всему… Эх, если бы можно было перемотать изображение обратно и выключить его навсегда!
Но действие неумолимо развивалось в ином, катастрофическом направлении… Я видел градусник, ртутный столбик которого замер на отметке – 33. Белый кристаллический порошок в пакете с надписью «Нитроглицерин». Ведро с древесными опилками. Куски мела. Несколько баночек вазелина. Невозможно было поверить, что все эти банальные предметы, соединенные воедино, приобретают стоимость двенадцати человеческих жизней, но это было так.
Чем дальше я смотрел пленку, тем больше нарастало во мне ощущение затяжного падения, от которого переворачивалось все внутри. Увиденное доходило до моего сознания урывками, казавшимися фрагментами невыносимо тяжелого сна.
