– Придется избавляться.
– Ты в своем уме? – истерически закричал Истомин. – Соображаешь, что говоришь? Мы не дикари, чтобы своих резать.
– Болван, – проворчал Хват, ловко вспарывая штанины раненого, заскорузлые от крови. – За кого ты меня принимаешь?
– Значит, ногу командиру отчекрыжить хочешь?
– Не моя профессия. Это пусть хирурги решают, когда возвратимся.
– Тогда от чего ты избавляться собираешься?
– От осколков, парень. Всего-навсего от осколков. Чтобы заражения не было.
– Понял, теперь понял, – обрадовался Истомин.
– Это хорошо, что ты такой сообразительный, – ухмыльнулся Хват, не скрывая иронии. – Помощником будешь.
– Я?
– Ты, ты. Ну-ка, вставь товарищу ремень между зубов, чтобы не покрошил их по запарке. И руки ему держи, руки.
Истомин выполнил требуемое, после чего жалобно сморщился, услышав истошное:
– Уй, бллля-а-АААА!..
Командир вертолета, не проявлявший до сих пор никаких признаков жизни, моментально пришел в себя, как только лезвие ножа принялось расширять первую рану, ища засевший в ляжке осколок. Еще не стих поток его неистовой брани, когда Хват, вытащив из рукояти ножа нечто вроде щипчиков, ухватил окровавленный кусок металла и резко рванул его на себя. Раненый пронзительно взвыл, выгнулся сначала назад, затем так же резко вперед. Из раны хлынула кровь.
Операция, напоминавшая Истомину экзекуцию, повторилась несколько раз. Двое спецназовцев, бесстрастно наблюдая за действиями своего капитана, дружно рвали оболочки на индивидуальных медицинских пакетах, разматывали бинты, сноровисто промокали кровь. Третий вытаскивал патроны из отстегнутого автоматного рожка. Сам Хват, закончивший операцию, невозмутимо закурил, держа сигарету таким образом, чтобы не перепачкать ее окровавленными пальцами.
– Нашел время! – взвизгнул Истомин, едва удерживающий мечущегося от боли командира. – Уши без курева опухли, что ли?
– Сбавь обороты, братишка, – посоветовал ему Хват, – а то как бы мне не пришлось заняться твоими собственными ушами… Что касается сигареты, то пеплом засыпают мелкие раны, усвоил?
– А крупные – порохом, – сообщил другой спецназовец, склоняясь над ногами раненого с двумя открытыми патронами.
На протяжении последующих двух минут Истомин всецело сосредоточился на выполнении двух важнейших задач. Во-первых, не позволял командиру вырваться из своих обьятий. Во-вторых, прилагал все силы для того, чтобы не грохнуться в обморок. Не случилось ни того, ни другого, хотя ему было тогда всего двадцать четыре года, и это была первая настоящая переделка, в которую он попал.
