Теперь же, внимательно изучив себя в зеркале, я обнаружил, что синяки, бывшие такими яркими в больнице, настолько побледнели, что даже трудно было сказать, их это следы темнеют на коже или все дело просто в неровном освещении. И действительно, когда я поворачивался, отметины, напоминавшие следы от синяков, словно бы изменялись, а когда я откинулся назад и потолочные лампы осветили мою кожу более ровно, она показалась мне совершенно чистой, неповрежденной.
Тем временем кровь так и сочилась сквозь бинты и дальше, под резинку трусов. Я решил, что нужно срочно снять повязку и посмотреть, насколько серьезны спрятанные под ней раны. Ну а если они окажутся серьезными, поскорее вернуться в больницу.
Они оказались серьезными. Вернее сказать, они выглядели серьезными. Меня словно выкрасили красной краской, сплошное пятно от верхних грудных ребер и до пупка. Однако, когда я до конца размотал пропитанный кровью бинт и уронил его на пол, лишний раз подтвердилось, что видимость бывает обманчивой. Я вообще не смог обнаружить на своей коже никаких повреждений — ни уколов, ни порезов. Собственно говоря, это ничуть меня не удивило. Я неоднократно слышал, что кровь, сочащаяся из ран, может создать преувеличенное представление об их серьезности. А мое общее состояние нельзя было назвать иначе, как прекрасным — ни болей, ни головокружения, ни самых малейших неудобств.
Я согнулся над раковиной и полотенцем обтер грудь от крови. Теперь у меня оставалась единственная забота — найти, откуда течет кровь, и как-нибудь ее остановить, с чем, надо думать, должен был справиться элементарный кусок лейкопластыря. По всей видимости, столь обильное кровотечение имело причиной излишне свободную повязку.
И тут у меня появилась мысль. Она была связана с детским воспоминанием о том, как я латал проколы в велосипедной камере. Если прокол небольшой, увидеть его абсолютно невозможно, так что остается либо медленно крутить надутую камеру около уха, пытаясь понять, в каком месте она шипит, либо погрузить ее в воду, после чего прокол обнаружит себя веселой цепочкой пузырьков.
Я крайне сомневался, что мой прокол как-нибудь там шипит, не говоря уж о том, что приложить ухо к собственной груди вряд ли смог бы и обладатель черного пояса по йоге, зато ванная была у меня прямо под боком.
Из точки чуть повыше солнечного сплетения в воду сочилась тонкая, нежно-розовая струйка, расцветавшая на конце подобием морского анемона. Судя по всему, моя рана была не больше тех проколов в камере.
