Но Габриэли не нужен был свет, чтобы находить дорогу: Айден шел рядом с ней, и она могла не заботиться ни о чем: она ни за что не заблудится и не испугается тьмы, пока рядом будет звучать его спокойный, хрипловатый голос.
Да, он говорил ровно и невозмутимо, хотя повествовал не о самых счастливых временах своей жизни. Его тяжелая любовь-беда, коварство и предательство Дэйзи – все это он описывал так, словно пересказывал фильм, виденный когда-то давно, впечатления от которого стерлись и подзабылись.
Еще с утра его лицо искажалось гримасой боли, если что-то – фраза, предмет, запах, мелодия – напоминало о прошлом. Но теперь, идя рядом с Габи, Айден чувствовал, что все это стало смешным и несерьезным: было, но прошло, не оставив по себе особых сожалений.
Ведь теперь ему было с кем поделиться наболевшим, и Габи слушала, не перебивая, в нужных местах подавая нужные реплики, и было видно, что она искренне ему сопереживает. Сомнения, глодавшие его, рассеялись. Ему было хорошо и легко рядом с этой девушкой.
А потом Айден окончил свою исповедь, и она начала свою. И когда Габи, увлекшись и позволив водовороту воспоминаний о тоске и обидах захватить себя, всхлипнула, он взял ее за руку, теплом своей ладони напоминая: она не одна.
Так они и шли дальше, взявшись за руки, как дети – нет, как заговорщики, которые нашли друг друга в жестоком и чужом мире цинизма, расчета и ненадежных, поверхностных людей, забывших, что такое любовь, в поисках бездарных развлечений.
И после никто из них уже и не помнил точно того момента, когда слова перешли в поцелуи, а рукопожатие – в объятия. А когда ноги привели их к подъезду дома, где жила Габи, показалось чем-то противоестественным разнимать руки – словно снять пальто на январском ветру. И было так правильно подняться наверх, целуясь в лифте, и так логично войти в квартиру вдвоем без этих глупых условностей, без штампованных фраз вроде: «Ты пригласишь меня на чашку кофе?…»
В прихожей они, воодушевленные долгожданным уединением, стали еще раскованней и безрассудней, целуя друг друга настолько исступленно, словно стояли на палубе тонущего корабля. И вот наступил момент, когда одежда показалась чем-то совершенно лишним, досадной преградой, разделяющей их, и зеленое платье упало на банкетку, в угол полетела футболка Айдена, посыпалась мелочь из карманов его брюк…
Лунный свет, воровато проникший в коридор через окно и распахнутую дверь кухни, высветил в большом черном зеркале отражения двух тел, сплетенных в одно.
