— Ну, ты, божья дудка! — поднялся и Степан. — Сядь на место.
— Я тебе сяду, я тебе так сяду, гад ползучий, что ты не встанешь больше! — задохнулся от возмущения Епифан, лицо его побагровело, он зашарил, будто слепой, руками по воздуху, сжимая кулаки, и, обходя стол, двинулся к Степану. Кто-то хотел его остановить, удержать — но где там!
— Посторонись! — повел он плечами. — У-у-у!..
Пронзительный женский голос резанул по ушам. Мужики повскакали с мест, роняя стулья, не зная, с какого боку подступиться. Этот бугай, Епишка Пермяков, может таких дров наломать, такого натворить под горячую руку… Но и Степан Огородников тоже, видать, не робкого десятка — стоит, не шелохнется, только чуть побледнел:
— А ну сядь… божья дудка! Сядь, — повторил Степан. — Иначе рука моя не дрогнет… — Вдруг воцарилась тишина, точно все онемели, и молча ждали, что же будет. Никто поначалу и не заметил, откуда и как появился в руке Степана револьвер, а тут увидели… Увидел и Епифан да так и замер на полпути, забыв опустить поднятый над головой кулак. — Табань, божья дудка, на свое место! Или я тебя насквозь продырявлю…
Епифан смотрел на Степана широко открытыми глазами, рот его тоже был открыт, и он ловил им воздух, беззвучно шевеля губами, словно хотел что-то сказать — и не мог. Попятился затем, попятился, отступая, сел на свое место, тяжелый и глыбистый, лицо красными пятнами пошло. — Ну, ладно… — выдохнул, будто кляп изо рта вытолкнул. — Ладно! Мы еще с тобой посчитаемся…
А к Степану уже подскочил брат жениха, Андрон Стрижкин, тронул за плечо, тихонько стал уговаривать:
— Да брось ты, Стена, успокойся… нашел с кем связываться. Успокойся, — и погромче, теперь уже ко всем обращаясь, пытался уладить, сгладить случившееся. — Это что же получается: разве мы вас приглашали тары-бары да всякие свары тут разводить? А кто будет веселиться да пировать? Пейте, пойте, молодых поздравляйте… — И опять к Степану: — Эх, если б ты в честь жениха и невесты салют произвел, а? Таково в Безменово еще не бывало. Степ, друг ты мой, да это ж раз в жизни… Пусть все знают — свадьба у Стрижкиных! А, Степ?
Степан подумал и решил, что для порядка и упрежденья «салют» не помешает, пожалуй. Пусть знают — не игрушка в его руках.
— Ладно, — согласился. — В честь такого события можно и отсалютовать. Пошли.
Следом за ними двинулись почти все гости — дом враз опустел. А на улице, во дворе, стало тесно и шумно. Подстывший к вечеру снег хрустел, со стеклянным звоном ломался под ногами слабый ледок. Степан подошел к городьбе, вскинул револьвер и трижды выпалил вверх, куда-то в сторону Катуни. Короткое эхо донеслось оттуда, и хлесткий сухой звук ударил в уши. В соседнем дворе взвизгнула и залаяла собака, ей отозвались в других концах деревни. Кто-то крикнул «ура», и все зашумели, заговорили разом. Андрон, смеясь, дергал Степана за рукав:
