— Анафема… голь перекатная! — донеслось из тьмы, и Михею показалось, что батюшка даже всхлипнул от злобы. И добавил с угрозой: — Всякое бесплодное дерево срубают и бросают в огонь… И тебе, сатана зубастая, не минуть огненной геенны. Гад ползучий! Прокляну тебя… эпитимью наложу!..
— Смотри, не наложи куда-нибудь в другое место… — ответил Михей и засмеялся. Смех его покатился, словно телега с горы, настигая отца Алексея. А над головою чернело небо, усеянное звездами, каждая из них мерцала и светилась по-своему — и было в их далеком, запредельном свете что-то непостижимое, загадочное и жуткое. Михей, глядя на звезды, вдруг сник и разом оборвал смех. И до самого дома не проронил больше ни слова — да и с кем говорить?
А наутро спешно собрался и поехал в волость. Надеялся, что там добьется своего непременно, к тому ж и бумагой заручился… Чего еще? Однако в волостном правлении бумагу от него не приняли: «Не пригодна».
— Как это не пригодна? — изумился Михей.
— А так: печать вверх ногами… И вообще, братец, повременил бы ты с этим делом.
И сколько Михей ни пытался доказывать, что бумага как есть настоящая, подписана и заверена сельским старостой, а временить им нет резона, его и слушать не хотели, твердили одно: «Не пригодна. Печать неясно проставлена…»
Трижды потом эту треклятую печать так и этак пришлепывали, трижды Михей Кулагин смотался до волости, а результат один: бумага не пригодна. Тут и камень может не выдержать, лопнуть, а не только терпенье человеческое. Но Михей держался стойко. Понимал: не обошлось тут без вмешательства Барышева и отца Алексея, не обошлось. И решил он тогда хоть на край света, хоть до самой губернии дойти, но своего добиться. Может, и дошел бы, добился и отстоял бы Михей Кулагин артельный интерес, да события повернули все иначе — летом, в самый разгар сенокоса, началась война. И вскорости Михей Кулагин вместе с другими мужиками, что помоложе да поздоровее, был призван в армию.
Перед отъездом, как раз на ильин день, встретил он Барышева. Хотел пройти молча, да Илья Лукьяныч сам заговорил:
— Ну, что, Михей Иваныч, слыхал я, на войну идешь?
— Иду. Должон же кто-то воевать, защищать Россию.
— Должон, должон… Ну, а как же с заводом теперь? — посмеивался. — Не вышло, стало быть, артели-то у вас? А хотели мне хвост прижать… Ха-ха-ха!
— Ничего, прижмем еще, — пообещал Михей. — Вот отвоюем — и прижмем. Сковырнем, как вон кочку вонючую.
— Близок локоток… Или, как говорится, бодливой корове бог рогов не дает.
