– Здравствуйте, – заговорил он громким, резким голосом. – Ваше письмо удивило меня!
– Я думал, что написавший его ваш старый друг, – сказал я.
– Старый друг, – повторил мистер Фарнеби, – друг, заблуждения которого я оплакиваю. Я считал его пропащим человеком с той минуты, как он присоединился к вашей Общине. Я удивляюсь, что он написал мне!
– Быть может я ошибался, не зная светских приличий, но этот прием показался мне очень грубым. Шляпа моя лежала на стуле, я взял ее и обратился к грубияну с напомаженными бакенбардами:
– Если бы то, что вы сказали, было мне известно раньше, я никогда не обеспокоил бы вас этим письмом. Прощайте. Мои слова его нисколько не оскорбили, странная улыбка показалась на его лице, глаза широко раскрылись, рот скривился на сторону.
Он протянул руку, чтобы остановить меня. Я думал, что он хотел извиниться, но нет, он сделал только замечание.
– Вы молоды и вспыльчивы, – сказал он. – Сожаление о заблуждениях моего друга не помешает мне исполнить долг старой дружбы. Вы, вероятно, не знаете, что в Англии социалистам не сочувствуют.
Я отразил удар.
– В таком случае немного социализма не повредило бы Англии. Мы считаем своим долгом сочувствовать всем людям, честным в убеждениях, как бы ни были ложны эти убеждения. Мне показалось, что я попал в цель, я опять взялся за шляпу, чтобы ретироваться со славой.
Мне стыдно за себя, Руфус. Я должен был дать ему мягкий ответ, отвращающий злобу, – мое поведение было позором для общества. Что меня заставило так поступить, воздух Лондона? Или дьявольское наваждение? Он остановил меня во второй раз, нисколько не смутившись от того, что я сказал ему. Его твердое убеждение в своем превосходстве над молодым искателем приключений представляло великолепное зрелище. Он отдал мне справедливость – этот фарисей отдал мне справедливость! Представьте себе, он заговорил о моих хороших сторонах, точно он принимал меня за молодого быка на выставке скота.
– Извините меня за замечание, – сказал он. – У вас очень порядочные манеры и вы говорите по-английски без всякого акцента, несмотря на то, что воспитывались в Америке. Что это значит?
Это меня совсем вывело из терпения.
– Это, вероятно, значит, – ответил я, – что мы в Америке не только обрабатываем землю, но занимаемся и своим собственным воспитанием. У нас есть книги и ноты, хотя вы, кажется, думаете, что мы покупаем только топоры и лопаты. Англичане не выделяются своими хорошими манерами в Тадморе. Мы не замечаем никакой разницы между американским джентльменом и английским. Что же касается до акцента, американцы также осуждают нас за это.
