К границе, на полевые аэродромы, согласно плану от 15 мая, скрытно подтягивалась и авиация, причем с середины июня из восточной части страны на Запад начали перебазироваться несколько авиадивизий.[81] Однако боеготовность и боеспособность советской авиации оказалась значительно ниже, чем предусматривалось планами. Бывший командующий Западным особым военным округом Д. Г. Павлов на следствии признавал: "Допустил преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятий на случай нашего наступления, но никак не обороны". На суде же он уточнил, что виновен лишь в том, что "физически не мог" проверить правильность доклада подчиненных о рассредоточении авиации.[82]
Никаких оборонительных мероприятий на границах Красная Армия не проводила и даже не имела планов их проведения. Вермахт же вплоть до 22 июня не рассчитывал на широкомасштабный превентивный удар со стороны русских. Правда, в июне от одного из агентов в Москве поступило донесение, что план такого удара обсуждался в Кремле и был отклонен.[83] Трудно сказать, была ли это сознательная советская дезинформация или агент просто передал какие-то дошедшие до него слухи, не вполне соответствовавшие истине. Не исключено также, что планы стратегического развертывания против Германии и нанесения ей упреждающего удара так и не были подписаны руководителями советских вооруженных сил именно по соображениям секретности. Ведь даже если подобный неподписанный документ попадет в руки вражескому агенту, тот не сможет с уверенностью заключить, действительно ли это план, имеющий директивную силу, или только один из ряда возможных, предварительно рассматриваемых вариантов. Вполне вероятно, что немецкий агент из того обстоятельства, что подписей высших руководителей на майском плане вторжения в Германию и Польшу не было, сделал ошибочный вывод, что данный план был в конце концов отклонен советским военно-политическим руководством, т. е. самим Сталиным.
На самом деле мероприятия, фактически осуществленные в рамках плана от 15 мая, а также формирование к 1 июля польской дивизии однозначно доказывают, что план превентивного удара начал осуществляться, а вторжение намечалось на начало июля. Мобилизационные же действия, вследствие занижения реальных сроков мобилизации, еще не начали осуществляться, за исключением призыва 800 тыс. запасных. Германское командование, вероятно, не расценивало донесение агента как сигнал опасности и во всяком случае коррективы в свои планы не внесло. Еще в разработке Лоссберга самым неблагоприятным вариантом действий Красной Армии с точки зрения вермахта признавался тот, когда советские войска будут стремиться сначала "принять удар немецких войск малыми силами, а главную свою группировку сконцентрировать в глубоком тылу". Однако такое развитие событий считалось маловероятным.[84] Между тем в свое время именно такой вариант действий для Красной Армии предлагал Л. Д. Троцкий в свою бытность председателем Реввоенсовета и наркомвоенмором.[85] Однако Сталин имел весьма амбициозные планы и об обороне не думал. Лишь 21 июня, когда признаки готовившегося вторжения стали явными, а германская сторона отклонила предложение о приезде В. М. Молотова в Берлин (Сталин рассчитывал переговорами выиграть время для завершения собственного развертывания), последовала директива о приведении войск на Западе в боевую готовность. Но было уже поздно.[86]
