Но нет, не успокоил. Набычившийся «главный» смотрел подозрительно и сближаться не спешил.
— Вы что, корреспондент?..
— Да Бог с вами! — отвечал я торопливо и даже с обидой в голосе. — Нешто похож?..
Тут вмешался Федор Кондратьевич, явно раздосадованный моим миролюбием, объяснил, представил, кто я таков.
— Ну как же, читал! Давно, правда. Даже ваша книжка имеется. — «Главный» слегка отмяк, бдительности, однако же, не утрачивая. — А в этом, ну, давнем деле, там что-то было не так? Какие-то проблемы?
— Насколько мне известно, никаких. Имею интерес к подробностям. Интерес исключительно писательского характера.
Только теперь «главный» двинулся мне навстречу. Руку жал некрепко и недолго, потому что, как я догадывался, бдительность ко всякого рода столичным баламутам была частью его профессиональных обязанностей. Вглядываясь в меня все еще с подозрением, но уже взламывая скуластость лица улыбкой, он говорил, то ли оправдываясь, то ли все еще тестируя меня:
— Нынче, знаете ли, в моде всякие независимые расследования. Хлебом иного писаку не корми, дай что-нибудь порасследовать независимо. А я спрашиваю: а как это? Принц Флоризель… Помните фильм с Олегом Далем? Он принц. Он мог независимо. Или Шерлок Холмс. За каждый сыскной принюх пожалуйста — чек. А наши демократические пинкертончики — им-то кто оплачивает хлопоты, притом, как правило, пустые хлопоты? Кто? Как есть — предмет для расследования…
— Ага! Боишься! — Взлохмаченный Федор Кондратьевич сущим Мефистофелем возник над «главным».
— Тревожусь, — спокойно согласился тот, — мне газету сохранить надо.
— И свое место при ней? — светясь сарказмом, вопрошал «правдолюб».
— А как же! Свое место всякому дорого. Только, дорогие мои, с минуты на минуту должен прибыть наш благодетель. По нынешнему делу с ним у меня ни от кого нет секретов, так что желающие могут присутствовать при условии, так сказать, корректности поведения…
Федор Кондратьевич весь распрямился, еще выше вознесясь над коротышкой «главным», и изготовился для произнесения очередной убийственной реплики. Но в это время…
Пребывая в коридорчике, мы и не заметили, как в единственном оконце потемнел белый свет. И когда артиллерийским раскатом разразился громище — да так, что и все здание вздрогнуло, мы все вздрогнули вместе со зданием, разом повернувшись к окну. А там полыхнуло-громыхнуло повторно, и косые полосы ливня начисто перечеркнули всю предметную объективную реальность, что секундой назад просматривалась сквозь не шибко чистое стекло.
