— Он ведь только съездит и вернется.
— Он так вам сказал?
— Вроде бы да, и в то же время вроде бы нет. Как вы думаете, он женится, не повидав своего директора? Ему нужно попросить отпуск, взять документы... Мало ли что еще...
— Это он назвал вам все эти причины?
— Назвал, а о чем-то я и сама догадалась. Странная вы, госпожа Агата!
— Во всяком случае, я хочу знать, и я узнаю...
— Вы хотите! Хотите! Вы всегда считаете, госпожа Агата, что достаточно только захотеть.
Она принялась подметать кухню и говорила, не поднимая головы:
— Хотеть — это еще не все, нужно еще и суметь.
Галигай как-то слишком уж ласково спросила, что она хочет этим сказать...
— Да ничего, госпожа Агата. Не делайте такое лицо, ничего ведь еще не сломано, не разбито. Но я хорошо знаю своего Николя; разве не я его родила? Нет никого добрее его, но и нет более упрямого человека.
Галигай раздраженно ответила:
— Ну каков Николя, вы можете мне не рассказывать. Он сейчас один?
— Да, укладывает чемоданы. Решил заранее собраться. И я должна сказать, он забирает все, как будто и не думает возвращаться, — коварно добавила она.
Г-жа Агата была уже на лестнице. Мамаша Плассак перестала подметать и повернулась лицом к двери. Она тихо проворчала:
— Силой, милая моя, пить осла не заставишь, если он не хочет.
Она внимательно прислушалась к звукам наверху, в комнате Николя: вот подвинули стул, вот протащили по полу чемодан. Между фразами, которыми обменивались собеседники, возникали паузы. Г-жа Плассак слушала, склонив голову набок, похожая на наседку.
XVII
— Я вернулась, чтобы организовать поминки, — сказала Галигай. — Будет много народу, со всей округи люди приедут. А вы не говорили мне, что едете в Париж.
Стоя перед открытым чемоданом, Николя испытывал стыд за свой страх и за то, что его, как ребенка, застали за неблаговидным поступком.
— У меня в Париже дело.
— Когда собираетесь вернуться?
Наверное, таким же тоном она задавала вопросы и Мари. Она была из тех учительниц, которые позволяют себе быть ироничными. Он ответил, опустив голову:
— Через неделю.
Галигай обвиняющим перстом показала на разложенные на кровати книги, белье, одежду.
— Я пока что свободен, как мне кажется, — произнес он.
— Ну, — продолжала она сухо, — признавайтесь!
Николя перевел дыхание: он снова в ловушке, но дверца слегка приоткрылась. Он поднял голову:
— А если и так! Да, я уезжаю.
— Что произошло в мое отсутствие? Что-то ведь произошло! Что?
Она слишком сильно приблизила к нему лицо, пристально глядя на него своими немного выпученными глазами. У нее не было ресниц. Он отвернулся.
