— Откуда это ты? Тебя тут искали... Это не слишком вежливо.
Он взял руку матери, прижался к ней.
— Я боюсь людей, — сказал он.
— Боишься Дюссоля? Боишься Казавьей? Ты с ума сошел, мой бедный дуралей.
— Мама, это людоеды.
— Как бы то ни было, — задумчиво сказала она, — объедков они после себя не оставляют.
— Ты думаешь, через десять лет от Жана-Луи что-нибудь еще останется? Дюссоль постепенно сожрет его.
— Что за глупости ты говоришь!
Но тон Бланш Фронтенак выражал нежность:
— Пойми меня, милый... Я спешу увидеть Жана-Луи определившимся. Его очаг будет вашим очагом; когда он образуется, я смогу уйти со спокойной душой.
— Нет, мама!
— Ну посмотри сам. Я вынуждена то и дело отдыхать.
Она тяжело опустилась на скамейку возле старого дуба. Ив увидел, что она ощупывает грудь под кофтой.
— Ты же знаешь, что это не злокачественная опухоль, Арнозан тебе сто раз говорил...
— Вроде бы так... А еще этот ревматизм в сердце... Вы даже не знаете, что я испытываю. Смирись с этой мыслью, мой мальчик; тебе нужно к ней привыкнуть... Чуть раньше, чуть позже...
Он снова прижался к матери и обхватил ладонями ее крупное измученное лицо.
— Ты здесь, — сказал он, — ты всегда здесь.
Бланш почувствовала, что он дрожит, и спросила, не замерз ли он. Она накинула на него свою фиолетовую шаль. Они теперь сидели, оба укрытые этой старой шерстяной шалью.
— Мама, эта шаль... Она была у тебя уже во время моего первого причастия, у нее все тот же запах.
— Твоя бабушка привезла ее из Сали.
Возможно, в последний раз Ив прижался к своей живой матери, которая могла исчезнуть в любой момент. А Юр так и будет из века в век нести свои воды. До скончания века облачко с этого луга будет подниматься к этой вот первой звезде.
— Я хотела бы знать, мой милый Ив, ты знаешь столько разных вещей... на небе продолжают думать о тех, кого оставили на земле? О! Я верю в это! Верю! — с силой повторила она. — Я не допускаю ни единой мысли против веры... но как представить мир, где вы не будете для меня всем, мои дорогие?
И Ив подтвердил ей, что всякая любовь осуществляется в единой любви, что всякая нежность очистится от всего, что ее отягощает... И он удивился этим словам, которые сам же произносил. Мать вполголоса вздохнула:
— Хорошо бы, чтобы никто из вас не погиб!
Они встали, и Ив чувствовал, как его охватывает волнение при прикосновении этой старой, опиравшейся на его руку женщины.
— Я всегда говорю: вы не знаете моего маленького Ива; он изображает из себя вольнодумца, но из всех моих детей он стоит ближе всех к Богу...
