Затем бросилась на диван.
Время бежало, как ручей-озорник, и со дна его пузырьками поднимались воспоминания; журчали слова, вспыхивали и гасли мимолетные взгляды-блестки, возбуждая мечты и желания, поражавшие девушку своей дерзостью; возникали и запахи, самым сильным среди которых был запах мужчины, от него становилось жарко, он обжигал.
Тези часто дышала, как в лихорадке.
Она уже не могла разобраться, грезит ли наяву или дремлет и все эти ощущения — сон. Тихо было, лишь тикали в сумраке стенные часы и с такой же размеренностью, только реже, всхрапывал старый Тима.
Приближался рассвет.
Весь мир спал; заспались и волхвы, которым давно уж настала пора отправляться в путь. Усталые, лежат они в забытьи под усыпанным звездами небом, вытянув босые, запыленные ноги, и тщетно спустившийся с небес ангел звенит колокольчиком в самые уши: мол, просыпайтесь, пора!
Тези мгновенно очнулась и открыла глаза.
Колокольчик звенел, и не в руках ангела, а на шее у Чако. Он в клочья рвал тишину, он рыдал; порой сквозь его рыдания слышались приглушенное мычание и хруст, будто мяли накрахмаленные простыни.
— Деда! — крикнула Тези.
Накинув на плечи большую гарусную шаль, она бросилась к старому Тиме и тронула его за плечо.
— Колокольчик, деда! Мычит!
— Кто мычит?! — встрепенулся старик.
— Колокольчик…
— Корова, что ли?
— И она тоже, я слышала.
Старый Тимотеус тяжело поднялся, натянул стеганку, сгреб со стола шапку. Затем взял топор с длинной ручкой, которым обычно обрубал с деревьев сухие сучья, и сказал:
— Пойдем поглядим.
В дверях он остановился, подумав, что, может быть, Тези лучше остаться дома; если захочет да не побоится, то пусть смотрит из окна горницы, из того, что открывается на восток.
— Ты бы все же осталась, — сказал.
— Трусихой меня считаете?! — обиделась девушка.
— Ну ладно, идем!
Они вышли и осторожно прикрыли за собой дверь: впереди старик, позади и чуть сбоку от него — девушка. Спустились по четырем ступенькам крыльца, дубовым, но при свете луны казавшимся желтыми; затем медленно двинулись вдоль стены, под окнами. Дойдя до угла, замерли. Поблизости все пребывало в полном покое. Чуть правее от них, шагах в пятнадцати, отчетливо виднелась приставленная к краю желоба лестница; стену сарая ярко освещала луна. Слева, к северо-востоку, отливал воском лес, вплотную подступавший к хутору.
Все как обычно.
Но что-то настораживало, заставляло вглядываться еще и еще.
— Слышишь?! — прошептал старик.
— Топают… — ответила девушка.
