Братья бы и сами не прочь другую сноху на похват взять, да Парамоныч заказывал:
- Не бередите больное! Покуда я ему хозяин! Пущай доживает в спокойствии да сытости. А какой уж тут покой, когда Филькина злыдня по толчкам день мерит?
Однако терпел Семен, берег семейный лад. Но не бывает ночки без звездочки...
У Семена того своя радость была, что перекинуться с Дарьей-певуньей через плетень словом добрым. Жалела она его, хворого, да и он ее, убогую, за все соседство никак не обидел. Убог да хвора - какая ссора? Что ни день, ладили они разговоры.
Кто скажет, об чем речи ихние текли? Не мешал им народ во сердечных беседах. Ни разочку не высмеивал, не подъелдыкнул никак... Умный народ в селе был, понимающий.
Так, может быть, до последнего часа утешался бы Семен беседами с Дарьей-Паучихой, когда б, не ко времени, но помер Парамоныч. Гнедуха его на полосе чегой-то заартачилась. Он ее покоить, он ее по морде гладить... А она махнула через хозяина... Сама-то не задела, а сошник подхватил старого под микитки - располоснул живот поперек. На поле прям-таки и богу душу отдал Парамоныч, наказывая Фильке не обижать Семена.
Да, знать, в порожню потратил батька свои последние силы на тот наказ.
Похоронили Парамоныча, крест поставили, молебен отслужили, помянули хмельно и спать легли.
Легли спать, а Анчутка Фильке зудит:
- Али ты, Филька, Иисус Христос. Душа-то у тебя, знаю, широкая, а всех не увезешь, посадивши. Хвор-то он хвор, а жрет-то как! Ты поглядел бы днем... Это при вас он казанской сиротой прикидывается. Без вас он только по горшкам и щелкает.
- Ну и ну! - сердится Филька. - Мала блошка, да спать с ней тошно.
- Не я ж на тебе женилась, - резонит Анчутка. - Ты мне спину-то не кажи. Не ставь спину-то стенкой! Я ж Семену невесту подглядела.
- Да ну! Не то Паучиху?
- Дурак ты, господи прости! Кто же это одной коростой другую лечит?
- Да уж и не знаю, - тянет Филька. - Кому он мог еще приглянуться?
- Паруня, та, что весной у Назарихи баню купила, в самый раз нашему шпаренку.
- Это Паруня, которая, говорят, от муженька своего убежала?
- Она!
- Так разве ж доброе дерево к трухлявому пню привьется?
- Много ты знаешь! Она пятно свое стелькой готова прикрыть. А ты видал какая? Эта лошадь двух мужиков прокормит. Только взять-то ее - никто не берет.
- Ой гуди, гуди... Брешете вы, бабы. Красота ее глаза вам слезит. Скажи, сесть тебе на Паруню захотелось. Думаешь, кого горе согнет, того и овца перемахнет?
