Солдаты еще чаевничали, а я с санинструктором — вислоусым и вислоухим, добродушным и тщедушным, каким-то скособоченным дядькой, будто санитарная сумка перекосила его, перевесив в свою сторону, — обошел роту. Санинструктор и я осматривали натруженные солдатские ноги, неразувшпхся заставляли разуться. Но утверждаю, что запашок был излишне приятен, однако прятать нос в батистовый платочек, обрызганный духами «Москва», у меня не было возможности. Потертостей, к счастью, не обнаружилось, исключая два случая, незначительных, — с Нестеровым и Погосяном. Нестеров меня не удивил: юнец, службы понастоящему не нюхал. Но Погосян! Вояка, фронтовик, а портянки замотал кое-как, небрежно. Тем более я уже ему выговаривал…
Пожурив солдат, показал им, как правильно обматывать портянкой ступню. Геворк самолюбиво пыхтел, по кивал. Вадик Нестеров кивал еще благодарней. Лучше бы обращались с портянками как положено. Пустяк, а охромеешь — и выйдешь из строя. Наберется таких, и рота снизит боеспособность. Мы со скособоченным санинструктором переходили от бойца к бойцу, и те, которых миновали, тут же укладывались и заводили храпака. Я сказал санинструктору:
— Отдыхай, свободен.
Он потеребил ремешок сумки с красным крестом, произнес, смущаясь, приглушенно:
— Товарищ командир роты, дозвольте вас осмотреть.
— Что? — изумился я. — Зачем?
— Требовается, товарищ командир роты. На вшивость я вас николп не осматривал, а ножки дозвольте…
Мне стало смешно — и от этих «ножек» (сорок третий размер), и оттого, что санинструктор решил проявить ко мне не то внимательность, не то требовательность. Ответил:
— По-уставному меня надлежит называть товарищ лейтенант, по воинскому званию, а не по должности… Ну, а в принципе ты прав. Осматривай! С условием: и я твои ножки осмотрю.
— Слушаюсь, товарищ лейтенант!
И оба — я смеясь, он улыбаясь — скинули обувку, обнажив для придирчивого осмотра свои нижние конечности. Они оказались у нас в порядке, нижние конечности.
Я еще не улегся, когда увидел: ко мне направляется Трушин.
Обрадовался этому так, будто сто лет не общался с ним. Трушин подошел, содрал с роскошного чуба пилотку, выбил ее о колено, вновь водрузил.
— Законный ротный, примешь под свое крыло? Посплю в твоей роте.
— Милости просим, — сказал я и не успел ничего добавить, как спавший вроде бы мертвецким сном Миша Драчев вскочил, уступая место возле меня.
— А ты куда? — спросил Трушин.
— Найдем, товарищ гвардии старший лейтенант. Ординарцу завсегда почет и уважение, — осклабился Драчев.
