Пели мы до десяти раз в день (из них шесть раз по дороге в столовую и обратно), и это всем изрядно надоело, но приходилось терпеть.
* * *
Вот наши песни. Впервые я слышал их еще мальчишкой в начале тридцатых годов, когда в небольшом городе, где я жил, маршировали красноармейцы.
Эй, комроты, Даешь пулеметы, Да ленты поскорее, Чтоб было веселее.
Железным шагом, Врагов сметая, Под красным стягом, Двадца-ать седьмая.
По долинам и по взгорьям Шла дивизия вперед, Чтобы с боем взять Приморье, Белой армии оплот.
Месяца через два после начала учебы терпение наше лопнуло. Это случилось в тот злополучный день, когда Зинчук начал откровенно издеваться над нами. Батарея направлялась в столовую с работ по заготовке дров в лесу, расположенном в пяти километрах от училища. Мы шли с двух-трехминутным опозданием к началу обеда. Когда до заветной цели оставалось не более километра, раздалось привычное: «Запевай!» То ли наш запевала был не совсем в голосе, то ли усталые и голодные курсанты на этот раз начали петь менее стройно, чем обычно, а скорее всего Зинчук был не в духе, во всяком случае, через полминуты прозвучало ненавистное: «Отставить!», от которого мы уже успели отвыкнуть. Вторая попытка спеть ту же песню была так же забракована. Вероятно, все мы страшно обозлились, так как после третьего «Запевай!» и вступления запевалы ни один из нас не подхватил песню. Это было серьезным нарушением армейского устава, но, видимо, старшина понял, что перегнул палку: он остановил батарею и объявил, что на вечерней поверке строго разберется с нарушителями устава. В итоге мы опоздали в столовую минут на десять, и когда прозвучала команда: «Батарея, встать! Выходи строиться!», в тарелках у многих еще оставалось изрядное количество еды. На вечерней поверке многословный Зинчук долго распекал «бунтовщиков» и предупредил, что при повторении подобного мы предстанем перед трибуналом. Со следующего дня все «вернулось на круги своя».
Второй причиной антипатии к старшине были его бесконечные нудные наставления, которые он провозглашал во время вечерних поверок. Это происходило на плацу в темноте, когда у многих после трудного дня уже слипались глаза, а кое-кто переминался с ноги на ногу, с нетерпением ожидая, когда можно будет побежать в туалет. А старшина все поучал да поучал... Однажды, когда он завершил свою проповедь, я громко, так что всем было слышно, произнес: «Аминь!» Курсанты едва сдерживали смех, а разъяренный старшина долго пытался выявить нарушителя воинской дисциплины. К чести моих соседей по строю, ни один не выдал меня.
