Из рассказов, передаваемых цветистым, но заплетающимся языком, явствовало, что амброзия давала безмерные силы и вечную молодость тем, кто вкушал ее. В «Славороссии», подобно мифологической амброзии, мореход Шелихов стал черпать неистощимые силы в борьбе за нее.
И вот бесхитростная песня Ваньши как-то затемнила вдруг блистательное и гордое имя «Славороссия». Песня залила души людей тоской по родине, по неустроенной, нищей России. И «Славороссия» померкла даже в нем, Шелихове, создателе этого имени. Перед глазами морехода встал полузатопленный Охотск, зарывшийся в снега Иркутск, блестящий Петербург и кипучая торговая Москва, — а в этих двух столицах он побывал лет пять назад, — и давно покинутый родной Рыльск, над сонной, медлительной, покрытой ряской и белыми цветами купавы речушкой Рылой, впадающей в многоводный Сейм, где он мальчишкой купался и удил… Эх, наваждение!.. А все малец виноват. И взбешенно, высунувшись вдруг в окно, крикнул:
— Что воешь, как пес на луну! Прогоните дурака!..
Увидев обернувшиеся к нему хмурые и недоуменные лица зверобоев, Шелихов понял, что сделал ошибку, но удержаться не мог, выскочил на крыльцо и закричал еще яростней:
— Тебе сказываю! Что зенки на меня уставил? Пшел, не то плетью огрею! И вы тоже — раз-зойдись!..
— Ты это напрасно, Григорий Иваныч, время-то пошабашное. Хотим — погудки слухаем, хотим — разговоры ведем, а тебе не нравится — уйди в избу и спусти оконце, — неожиданно для Шелихова твердым и спокойным тоном сказал старый партовщик Самойлов.
— Ах, вот как ты хозяину ответствуешь, Константин Лексеич! — вскричал Шелихов. — Вместо порядка, добронравия…
— Я тебе не урядник, мы тут все люди вольные. Ты бы лучше, Григорий Иваныч, ребятам сказал, до какого времени мы тут за мягкой рухлядью гоняться будем? — задетый уже за живое, ответил Самойлов.
И сразу как плотину прорвало: зверобои вскочили на ноги и, перебивая друг друга, зашумели, загалдели.
— Срок кабальным вышел! Да и запас огневой кончился! А приварок словно на воробья выдается! Налаживай, ребята, снасть, выбивай клинья, спускай корабли на воду! — гремели зверобои, не слушая Шелихова, пытавшегося утихомирить внезапно разгоревшиеся страсти.
«Эх, как это я!.. — упрекнул себя Шелихов. — Сам поджег! Среди воды сгорит Славороссия…» Вспыхнувшее в сознании магическое слово придало ему силы. Подавив ярость к неблагодарным, как он думал, обогащенным его промышленной удачей, мореход громыхнул своим могучим голосом:
