— Чур меня, чур! Не дамся…
— А соболек, видать, дорогой. Рублей полтыщи дотянет, — продолжал говорить дед Поликарп.
У Кости дрогнуло сердце. «Дикарь, — подумал Костя. — Мой Дикарь!»
Наскоро набросив полушубок, он заспешил к Бедуну.
Жил Костя в глухой таежной деревушке, на берегу Вишеры. Хлеб здесь родился плохо, и мужики зимой охотничали, летом ловили в реке тяжелых тайменей и нежных хариусов. Сбывали добычу в Чердынь, купцу Алину.
Торговал Алин мехами и дичью. По зимним дорогам шли его обозы на Пермь, на Москву. Не только в столичных ресторанах, — даже к царскому столу подавались алинские рябчики и тетерева.
Алин снабжал охотников мукой и припасами. Постепенно прибрал к рукам все северные деревни. И не заметили люди, как опутал он их долгами и кабальными обязательствами.
Года три назад навалился на деревеньку голод. Лето было сухое и жаркое, Горели леса. Не родилась в тот год и ягода. Рябины к осени потемнели, и листья у них не пылали румянцем, а были темно-красными и жесткими.
Густыми гроздьями свисали шишки на елях. Они заплыли смолой и не годились на пищу птице. Не стало птицы, зверь тоже ушел из тайги.
И тогда-то особенно щедр стал чердынский купец. Он прикидывался жалостливым, подкармливал деревню. И в таких долгах были у него мужики, что не знали, как вылезти из этой кабалы. Почти задаром забирал у них купец всю зимнюю добычу.
И вдруг одному из них — Бедуну помаячило счастье. Вспыхнула надежда выбраться из алинской паутины. Шкурка черного соболя с лихвой покрыла бы все его долги. Но счастье мелькнуло и скрылось.
Слушали Бедуна охотники, вздыхали, качали головами.
Он, свесив голову с печи, дышал прерывисто, говорил с трудом. Осунулся от болезни, обострились широкие скулы, спутанная борода торчала клочьями.
Костя вбежал в тесную избу, перевел дух. На лавке у стены сидели мужики, расстегнув полушубки. Посередь избы возились, что-то выстрагивая, босые мальчишки.
— Ни разу не было промашки, и тут вдруг — на тебе, — тихо, с долгими перерывами говорил Бедун.
— Где ты видел черного соболя?
Бедун посмотрел на Костю мутными воспаленными глазами.
— Зачем тебе?
— Дикарь это. Мой соболь, — улыбнулся Костя. Щеки у него горели румянцем, глаза сияли.
Бедун потемнел, отвернулся.
— Твой? Да ну? — с издевкой спросил он. — Жаден ты, однако.
Костя оторопело заморгал.
Охотники, потупившись, молчали. У Кости мурашки прошли по спине.
— Честное слово, мой, — торопливо договорил он. — Я вез его из Забайкалья, а он сбежал дорогой.
