Кабана подстрелили в самый последний момент.
Накануне, в пятницу, впервые за несколько дней выглянуло солнце. В субботний день тусклый солнечный круг стал размытым и робким. Заметно приморозило.
Чистый сухой воздух будто разрывал легкие. От избытка кислорода кружилась голова. Хотелось просто погулять по лесу, а приходилось тихо сидеть на вышке. Через щели в бревенчатых стенах свободно гулял студеный ветерок, и Ратов чувствовал, как леденеют ноги, потом спина и руки.
«Сколько можно ждать? Нашли развлечение!» — недовольно поежился Игорь, вглядываясь слезящимися от мороза глазами в закрепленный за ним сектор поляны, куда мог выйти матерый кабанище.
Кабан, однако, появился из зарослей на участке Бровина, которому, как всегда, везло. Послышался хруст ломающихся под припорошенным снегом веток и кустов, потом раздались выстрелы и ликующие крики. Неловко переставляя одеревеневшие ноги, Ратов сполз задом по лестнице и поплелся к месту сбора.
Пили в этот вечер много, закусывая сырой печенью с крупной солью и мясом, жаренным на костре. Потом полностью разделали тушу и раздали каждому охотнику по увесистому шматку. Ближе к концу пиршества, когда шум за столом, накрытым в охотничьем домике, стал стихать, Бровин представил Игоря молодому еще мужчине, высокому и худощавому, с пунцовым от мороза и выпитой водки лицом.
— Не обморозились, Олег Петрович? — заботливо поинтересовался Бровин.
— Так, слегка лицо обветрило. В общем-то не очень холодно. Градусов десять.
— Да это жестокий мороз! Мы привыкли к теплым зимам. Организму сложно перестроиться. Познакомьтесь, мой племянник Игорь Ратов.
— Мы, кажется, знакомы. Вы ведь в Минэкономики работали?
— Да, у меня тоже впечатление, что мы где-то встречались. Возможно, в министерстве или на научных конференциях, — предположил Игорь.
— Вероятно. Борис Павлович не говорил, что шеф заинтересовался вашей концепцией?
— Олег Петрович занимается в Кремле кадровой политикой, — встрял в разговор Бровин.
— Дядя мне ничего такого не говорил, — неумело приврал Игорь и, подавившись, закашлялся.
