— Говори, князь!
Святослав стоит на высоком резном крыльце в окружении бояр и дружинников сивоусых. По случаю вече облачился он в воинский наряд. Шлем с золотою насечкой придерживает на руке у груди. Против степенных бояр еще младенец: и бороденка жидковата, и телом хлипок. Разве только тяжелый открытый лоб и придает ему достойную князя мудрость и величие.
С виду спокоен Святослав, но есть у него сомнение: поддержат ли рыльские люди? На всякий случай в толпу заслал крикунов, чтобы при нужде горла не жалели.
— Кузнец тута, начинай! — кричат и смеются в толпе.
Князь вперед шагнул. Речь его не была долгой. И без нее хорошо ведомо рыльскому люду, сколько обид чинят им половцы. Жгут города и села, арканят и угоняют в степь девок и отроков, продают их в рабы в дальние земли.
Потупясь, слушают люди негромкий княжий голос.
Прижатый к воротам, тянется, пытается разглядеть Святослава белобородый гусляр. То улыбнется в бороду, то хмуро бровью пошевелит. Знать, особое у него любопытство ко князю.
— Седлать коней зову вас, смерды и холопы, торговые и работные люди! — Голос Святослава звенит уверенней, громче. — У кого коня нету — пускай пешим идет! Честь великая и добыча богатая ждет вас, храбрые русичи!
Колыхнулся народ, зашумел.
Выскочил вперед Самошка-кузнец и крикнул визгливо, даже голос сорвался, как у молодого петушка:
— С детьми пойдем, Ольгович!
— Куда тебе, старому, версты мерять! — гаркнули из народа. — Пусти сынов одних, а сам дом сторожи…
Вытянул шею Самошка, будто хочет увидеть обидчика. Еще задорней поднялся хвостик его бороденки. Глянул на плечистых своих сынов и сказал с горечью:
— А куда они без меня?
Дрогнули передние ряды от хохота.
— С детьми пойдем! — дружно грянули голосистые крикуны. Сперва нестройно, а потом во всех концах подхватил слова их народ. Святослав вздохнул полной грудью и легко улыбнулся.
Самошка весело замахал руками и пустился в припляс перед княжьим крыльцом, выкрикивая:
— А мечи-то халаружные накованы, а не хуже басурманских они.
«С радости зачудесил», — подумал Святослав. Доволен князь Самошкой. Хоть и посмеиваются над стариком, а уважают его, с легким сердцем на его слово откликаются.
…После веча по случаю великого похода забражничал Самошка, как монах расстриженный. Ходил он по улицам и орал соромные песни. Куда бы ни семенил босой кузнец, всюду следовали за ним сыны в длинных расшитых рубашках и огромных лаптях. А за ними валом валили зеваки — авось кузнец еще что-нибудь вычудит.
