На берегу долго задерживаться не стали - наскоро погрузили в трюм все то, что удалось высушить, и спихнули ушкуй в воду. За делом перебрасывались лишь короткими фразами, но настроение было понятно и без слов - каждому хотелось поскорее покинуть злополучное место. Глеб вышел на палубу, стал лицом к берегу и почувствовал, как ветер холодит левую щеку.
- Попутный, - подтвердил Коста. - Можно ставить паруса.
Развернутые на мачтах полотнища затрепетали, захлопали и, поймав поветерье, выгнулись тугими полукружиями. Ушкуи тронулись в путь.
Когда впереди показалось Онежское озеро, Глеб задрал голову и посмотрел на небо - не повторится ли ладожская история? Но сверху успокаивающе лился ничем не замутненный солнечный свет, а небо было прозрачным, как лед на Ильмени. Путь по Онежскому озеру предстоял долгий - раза в три дольше, чем по Ладоге, - и Глеб, вспомнив обычай, бросил за борт гривну, чтобы озеро не гневалось, пропустило с миром.
Посоветовавшись с Костой, он решил подходить к берегам как можно реже. Местность с каждой пройденной на север верстой становилась все глуше - можно было ожидать нападения как зверей, так и людей, которые, по рассказам Ильи, были здесь одинаково дикие.
Ночи становились длиннее, дни - короче. Несмотря на то что погода после ладожской бури стояла отменная, Глеб хмурился и с тревогой думал о том, успеют ли они ступить на берег земли Тре до наступления зимы. Ледостав мог испортить все дело, обречь на зимовку, о которой Глеб не хотел даже думать, поэтому с утра до вечера мысленно призывал попутный ветер дуть сильнее.
Холодным утром вошли в Водлу. Глеб, стоя на корме, поблагодарил Онежское озеро за благополучный проход и стал рассматривать незнакомые места. Вдоль берегов тянулись густые заросли, не тронутые ни ножом, ни топором. Один раз Глебу показалось, что в них что-то промелькнуло, но что именно - разобрать не успел. Не видно было и следов, ведущих к воде.
- Что ищешь? - спросил Коста.
- Жизнь.
- Жизнь в лесу прячется. Погоди, увидишь...
- Не прозевать бы волок.
- Илья не прозевает.
По Водле ушкуи шли гуськом, один за одним. Впереди был ушкуй Ильи.
- Эй! - крикнул Глеб, перейдя с кормы на нос. - Гляди в оба!
- Гляжу, - спокойно ответил Илья. - Возьмем чуть правее, ближе к берегу.
- Как скажешь.
Эту реку Глеб видел впервые - приходилось целиком полагаться на опыт Ильи.
Пока шли по Онежскому озеру, а потом по Водле, тайный враг, затаившийся на одном из ушкуев, ничем себя не проявлял, и чувство опасности постепенно притупилось. Даже Глеб, который в первые ночи после памятной стоянки на свирском берегу просыпался от любого шороха, стал подумывать: а не ошиблись ли они с Костой в своих выводах? Лопнувшая веревка, продырявленное днище - все это можно было объяснить другими причинами. Но стрелы - проклятые стрелы, которые он сам вынул из тел убитых ушкуйников! - тут не годились никакие предположения, кроме тех, что возникли сразу и засели в головах, как занозы...
