- У меня шерсть! - ответила Нина, - Обыкновенная овечья шерсть.
- Тьфу - вымолвил он разочарованно. - Нашли чем заниматься. Кому это нужно? Кто у вас купит?
Должно быть, он принял ее за спекулянтку.
- Мы отправим эту шерсть в Константинополь и привезем оттуда хорошей ткани, - сказала она. - Кто-то же обязан заботиться о населении.
- Привезете! - презрительно бросал он. - Только людей мучаете... Если бы знал, что там у вас, ни за что не пошел бы.
- Ждете красных? - враждебно спросила Нина. - Я вижу, чем вы дышите. Советую, не суйте нос, куда не просят. Можете пострадать!
- С ума сошли? - воскликнул служащий. - Вы глаза разуйте, дамочка, поглядите, что творится на станции да в порту. Готовится эвакуация. Куда вы со своей шерстью? Что вы меня пугаете? Меня все тут пугают... Не буду я с вами ходить! Не нравитесь вы мне!
Он повернулся и быстро пошел от Нины, семеня на скользкой тропинке.
"Психопат! - подумала она. - Надо было сразу заплатить ему, не скупиться..."
- Постойте! - крикнула Нина и кинулась за ним. - Куда же вы?
Она боялась поскользнуться, взмахивала руками и едва удерживалась на ногах. Но он завернул за последний вагон, исчез.
- Черт с тобой! - сказала Нина и оглянулась, словно погружаясь в эту забитую железнодорожными составами пучину, и мысль о конце остановила ее. "Какая шерсть? - подумала она. - Ты сдурела!" Замерзшие раненые как будто открыли ей глаза. Впору было заботиться о собственном спасении.
И Нина впервые за два минувших года ощутила, что надвинулось что-то ужасное, последнее. Те триста спартанцев, которые дали белому движению храбрость и чистоту, уже легли в родную землю. Взамен их поднялись из подполья русской жизни жестокость, разгул, безответственность и разобщенность. На что теперь надеяться? На то, что призывы главнокомандующего сплотиться во имя святой Руси дойдут до фронта? Что кубанские самостийники образумятся? Что объявятся наконец новые Минины и Пожарские?
В это уже трудно было поверить.
Оставалось плыть по ветру дальше. К чуду ли, к гибели, - как то Господь решит.
Нина дошла до пакгауза замерзшая и расстроенная. Было жалко пропадающей жизни, потерянного времени, ненайденной шерсти. В помещении у печки грелся патруль, из кабинетика железнодорожного начальника доносились громкие злые голоса.
"Вот бы поймали военные этого красноносого! - мелькнуло у нее. Всыпали бы ему!"
Зачем ловить, зачем всыпать, - она не хотела думать, механически, по привычке уповая на армию, на последнюю опору,
