– На зимней стоянке у нас школа есть. Хорошая школа! Для нее большую юрту построили из лиственницы – эссаг по-нашему. И печка в школе железная. Помню, разожгли ее, а пол горит. Что делать? Елизавет помогла. «Надо, говорит, камни под печь положить, а вы ее на голый пол поставили». Смешная, не поймет, где взять камни, ведь они священны?.. Тогда я на теплую речку Уксичан сходил, достал со дна несколько камней. Спрятал от духов в мешок и принес в школу. Как же, надо учиться, а без огня все буквы на языке замерзают. Что, думаю, Елизавет с камнями будет делать? А она их по одному засунула под каждый угол печки, потом разожгла в ней костер. И верно, больше пол не горел, а в школе и тепло, и дыма нет. Не то, что в юрте. Все стали ходить в школу – и ребята, и старики.
Елизавет студент была, она всех в книгу записывала – перепись пародов северных окраин делала. Знаешь?..
На следующий день Глеб пробивался через заросли шеламайника. Эта сажённая трубчатая трава растет по десяти сантиметров в день. С ней соседствует крапива, тоже необычайно рослая, множество разных лопухов – в травяном «лесу» легко заблудиться…
Тропка пересекала бесчисленные речки, ручьи. Они нею дорогу бежали Глебу навстречу и вдруг стали попутчиками: направились вниз, на северо-восток, к океану. Вскоре обозначилось и русло реки Камчатки – своеобразной «Волги» полуострова.
Долина раздвинулась. Среди зелени поблескивали зеркала озер, речные петли – кривуны. По обеим сторонам синели хребты. Глеб решил идти вдоль берега. Протоки, заваленные плавником, корягами и телами погибших лососей, наводили на грустные сравнения. Нет, это, конечно, не Великая с ее песчаными пляжами, плесами и нежным воркованьем на стремнинах; это мутный горный поток, дышащий холодом, с берегами, где трава как деревья, а деревья – карлики. Шагая по отмелям, перебираясь через хрустящий под ногами пересохший валежник с велосипедом на плечах, форсируя вброд протоки, Глеб все-таки держался главного русла. С каждым десятком километров река становилась шире, спокойнее. Спокойнее становилось и на душе.
Снова пошли березовые перелески, распрямился ивняк. Луга суше и обширнее. Стали попадаться одинокие могучие тополи, а потом и их рощи. Места настолько удобны для жизни, что, кажется, сейчас из-за соседней кущи выглянет большое село… Но ничто не напоминает о человеке.
Комары, которые и днем не давали покоя, к вечеру стервенели. Глеб с отчаяния забирался в высокую траву и лез сквозь нее, сметая таким способом наседавшую мошкару. Но стоило на секунду остановиться – и снова гуд крылатых кровопийц. Тут уж не до привалов. Только вечером выручал костер. К утру от ночного холода зубы начинали выбивать дробь, волосы сырели от росы, а то и покрывались инеем. Днем жара! На Камчатке так и: говорят: «Что сопка, то своя погода».
