И тут на военном небосводе взошла новая звезда завзятого хвастуна: генерала Барджойна. Пятидесяти лет, известный в Лондоне как зять лорда Дерби, член парламента, громогласный пропагандист весьма простых и, по его словам, неотразимых принципов стратегии.
Вот они: во главе двенадцати тысяч англичан и немцев, двух тысяч канадцев и тысячи индейцев он отправился от озера Чемплейн и спустился к Гудзону, соединившись в Олбени с другой армией, пришедшей из Нью-Йорка, и окончательно отрезав все наземные коммуникации между Вирджинией и Новой Англией - двумя логовами мятежников, как он говорил, не ведая что история изменит его определение. Идея понравилась, и вот наш герой (отметим, что он отважно вел себя во время Семилетней войны и похвалялся совершенством знания французского, прожив годы в Шантелу), высаживается на ирокезский берег, кладет свою шпагу на весы победы Альбиона, подписывает подлые приказы и напыщенные прокламации. Джон Барджойн, эсквайр, генерал-лейтенант сил Ее Величества в Америке, полковник легкого Рейнского полка драгун, правитель форта Виллиам в Северной Англии, член парламента Великобритании. Дальнейшее опустим.
Этому храбрецу дали в распоряжение лишь половину того, на что он мог расчитывать: три тысячи семьсот англичан, три тысячи наемников, двести пятьдесят канадцев и коллаборационистов, четыреста индейцев. К последним он обратился с торжественной речью, которую заключил театральным жестом, что не удивительно, если знать, что он писал пьесы для знаменитого в то время актера Гаррика, сказав: "-Господа индейцы, вы - знаменосцы цивилизации".
Может быть, он даже знал географию. Долго ли он жил во Франции? Ибо, как только проявлялись успехи его стратегии, сэр Джон переставал замечать дистанцию и местность. Его превосходство усилилось взятием форта Тикондерога, он бросил своих "омаров" в пятидесятикилометровую одиссею, которая заняла у них двадцать четыре дня мучений по бездорожью и густым лесам, он хотел дать понять неуловимым американцам, что такое политика выжженной земли, а в результате было прервано снабжение, разорваны коммуникации, стоптано бесчисленное количество подошв за сто дней марша, а сам он оказался вдруг окруженным в три раза превосходящими силами в Саратоге, где и капитулировал 17 октября 1777 г.
- Превратности войны сделали меня вашим узником - сказал он своему пленителю, генералу Гейтсу, не брившемуся уже три дня. На что Гейтс, перебросив комок жевательного табака из-за левой щеки за правую, галантно ответил:
