- Мсье, я очень прошу вас не говорить моим родственникам о том, в какой неприличной ситуации я оказалась. Они меня накажут... Не могло бы все это остаться между нами, - добавила она с таким невинным видом, что капитана вновь охватили сомнения.
- Хорошо, - сказал он, смягчившись, - мне также хочется, чтобы все это осталось между нами и я прикажу своим людям, но можете ли вы мне поклясться, что вы не сговорились с ним?
- С кем?
- С этим Тюльпаном. Мадмуазель, вы произносили его имя в тот момент, когда его вытаскивали из под вашей кровати!
- Фанфан?
- Да, Фанфан.
- Это же наша маленькая собачка. Она такая ласковая и так часто мне снится, - добавила она. Ее глаза увлажнились от такой трогательной ностальгии, что капитан понял, он просто скотина, тупица, кретин, что никогда ещё более чистое создание, чем Роза, не посещало его корабль и на горизонте снова замаячила неясная надежда когда-нибудь все же переспать с ней.
Он продолжал упиваться своим великодушием, когда Роза с таким естественным для хорошо воспитанного и нежного ребенка состраданием спросила его:
- Кстати, я надеюсь, что он не будет очень сильно страдать в ваших оковах, этот человек, которого зовут так же как и мою маленькую собачку?
- Моя милая, неужели я похож на варвара? - капитан с чарующей улыбкой подкручивал усы. - На моем судне нет карцера. Я помещу его там, где у нас хранятся запасы воды. Этот трюм не закрывается на ключ. Что же касается такого сомнительного слова как "оковы", для меня это означает не более чем веревки.
И затем, чтобы блеснуть своей удалью, он сказал:
- Заметьте, я ведь мог его повесить. Это же шпион!
- Шпион?
- О! Он же говорит по-французски так как и мы с вами. А это характерный признак всех английских шпионов. Ведь без этого очень легко заподозрить их в том, что они шпионы.
- Но повесить его, какой ужас!
- Ну, я думаю, только вы так считаете, - сказал он, погрозив ей пальцем.
- "Нет, я все-таки её заполучу", - возбужденнно сказал он сам себе, покидая её каюту.
В результате некоторого избытка эмоций легкий сердечный приступ уложил его в постель до конца путешествия и получилось так, что в Бресте его пришлось отправить в больницу, что помешало ему осуществить свой проект. Он оставался верен своей мечте в течение многих лет и вспомнил Розу Ташер много лет спустя. Случайно это совпало с днем коронации Наполеона, на которой он присутствовал в соборе Нотр-Дам.
Что же касается Розы (и воспоминаний о шхуне "Иль де Франс"), то за оставшиеся дни путешествия она многому научилась. Каждую ночь она спускалась в маленький трюм, который не запирался на ключ и где хранились запасы воды, и там, между бочонками, занималась любовью с Тюльпаном, так что мсье Богарне несколько недель спустя имел полное право спросить, сколько же полков прошли через нее. Но, конечно, вслух он этого вопроса никогда не задавал.
