В своих «Иероглифических фигурах» Николя Фламель писал по поводу необходимости перехода от черного к белому: «… Сними голову с этого черного человека, отсеки голову ворона, обели таким способом наш песок» {песок означает первичную материю Великого Делания).
При этом речь шла не только о том, чтобы наблюдать явления, возникавшие в реторте или тигле, — речь шла прежде всего о том, чтобы одновременно и переживать их.
Знаменитый текст Мориена провозглашает: «Я признаю, о царь, что Бог послал эту вещь (философский камень), заключив ее в вас, и, где бы вы ни находились, она будет в вас, так что нет возможности отделить ее от вас».
Не должно ли это означать, что главным содержанием Великого Делания был не кто иной, как сам человек?
Что еще могли означать слова «посетить внутренние части земли», как не погружение в нас самих, попытку познания нашей божественной сущности, которая выше нашей личной ограниченности?
Читая начало «Аллегории Источника», трактата Бернара Тревизана, мы имели возможность убедиться, что описания снов и сновидений, встречающиеся в герметической литературе, во многих случаях оказываются не просто литературным приемом, но и приложимы к опыту реальных переживаний алхимика, имевших место то ли во сне, то ли в качестве видений, посетивших его во время бодрствования. По природе своей эти переживания отнюдь не облегчают историку задачу но расшифровке алхимических текстов.
Алхимия неотделима от сознательного стремления хранить секреты. В этой связи можно признать, что имело всеобщее значение утверждение Жана де Мёна, который во второй части «Романа о Розе» следующим образом предуведомлял своих читателей: «В моих словах имеется также иной смысл, помимо того, какой ты вкладываешь в них, и он углубляет все произведение, буквальный смысл рассказа».
Позднее, при Генрихе III, алхимик Блез де Вижнер впервые предпримет, опередив в этом отношении немца Иоганна Тритемия, попытку методического изложения криптографии. Однако он ограничился лишь сбором и классификацией различных тайных алфавитов, которыми охотно пользовались средневековые алхимики, хотя и усовершенствовал при этом методы, бывшие в ходу у его предшественников — греческих алхимиков Александрии, а затем у арабов.
Это сознательное стремление соблюдать тайну было всегда присуще алхимикам. Алхимический трактат «Торф философов» содержит следующее недвусмысленное предуведомление: «Знайте же, что эта наука проще какой бы то ни было иной, однако сами слова и порядок изложения затемняют ее, ибо невежды слушают наши слова, не понимая нас».
