Голубая книга сказок кота Мурлыки | страница 51
В этот день они были свободны и могли проводить его вместе: хотели — шли гулять, хотели — оставались в конюшне. Они упросили родителей позволить им играть с их куклой, которую им положили в кормушку на соломенную постельку. Рук у них теперь не было, они не могли ни покачать, ни одеть, ни причесать ее, в общем, не могли заботиться о ней так, как это обычно требуется кукле. Вся игра заключалась в том, чтобы смотреть на нее и разговаривать с ней.
— Это я, твоя мама Маринетта, — говорила лошадь. — О, вижу-вижу, ты заметила, что я немного изменилась.
— Это я, твоя мама Дельфина, — говорил ослик. — Ну не смотри так на мои уши.
Под вечер они щипали травку вдоль дорог и подолгу разговаривали о своих бедах. Лошадь запальчиво обличала хозяев.
— Удивительно, — говорила она, — как другие животные позволяют так грубо с собой обращаться! Ладно еще мы-то, свои! Но если бы они не были моими родителями, я бы уж точно давно от них сбежала.
Лошадь не могла сдержать рыданий, а за ней и ослик без конца шмыгал носом.
Но вот однажды воскресным утром родители привели на конюшню человека в синей блузе. Он остановился возле лошади и сказал грубым голосом, обернувшись к родителям, стоявшим у него за спиной:
— Это именно та лошадь. Ее я на днях и видел на дороге. О, память у меня прекрасная: однажды увижу лошадь — так узнаю ее из тысячи. Такая уж у меня профессия.
Он рассмеялся и добавил, дружески похлопав лошадку по боку:
— Славная лошадка. Я бы сказал, вполне в моем вкусе.
— Но мы показали ее просто чтобы сделать вам приятное, — сказали родители. — На большее и не рассчитывайте.
— Ну да, все так говорят, — хмыкнул он, — а потом передумывают.
Тем временем он все вертелся вокруг лошади, осматривал ее, ощупывал ей живот и ноги.
— Может, хватит? — сказала ему лошадь. — Знаете, мне ваши замашки не очень-то нравятся.
Толстяк только хихикнул и, раздвинув ей губы, стал осматривать зубы. Затем, повернувшись к родителям, сказал:
— А если я прибавлю еще две сотни?
— Нет, нет, — сказали родители и покачали головой, — хоть две, хоть три… Пустое это все!
— А если пять?
Родители немного помедлили с ответом. Они сильно покраснели и не решались поднять глаз.
— Нет, — прошептала мать так тихо, что ее едва можно было расслышать. — О, нет!
— А если тысячу? — выкрикнул человек в блузе, и его грубый, совсем как у людоеда, голос напугал лошадку и ослика. — Ну, что? Если я тысячу прибавлю?
Отец хотел было что-то ответить, но осекся, закашлялся и дал понять толстяку, что лучше им поговорить на свежем воздухе. Они вышли во двор и там быстро поладили.
