Мы поднялись и через люк выбрались на поверхность. Мне пришлось зажмуриться от яркого солнечного света. Пока глаза адаптировались, я пришел к выводу, что этот слащавый чурка опоил меня не простым коньячком. День был в разгаре. Значит, с момента, который последним запечатлелся в моей памяти, прошло, как минимум, часов двенадцать. За это время алкоголь был просто обязан выветриться из организма. Но этого не произошло.
Оказалось, что мы находимся на помосте, расположенном в центре дворцовой площади. Меня усадили на какое-то подобие табурета напротив корявого пня, обильно заляпанного бурыми пятнами.
В отличие от вечера, площадь кишела народом. Все занимались своими делами, и появление моей скромной персоны не привлекло ничьего внимания. Недалеко от помоста под разудалые звуки бубна и балалайки плясали скоморохи. Повсеместно шла бойкая торговля: пронырливые лоточники сновали между праздно шатающимися горожанами, громогласно рекламируя свой товар.
Пока я осматривался, воевода извлек из-за отворота расшитого кафтана свернутый в трубочку пергамент, развернул его и принялся читать. По всей видимости, содержание свитка предназначалось для народа, находящегося на площади, так как лицо воеводы было обращено в толпу, а вашему покорному слуге для созерцания был предоставлен его зад. Не знаю, какими талантами обладал военачальник на поприще тактики и стратегии, но глашатай был из него никакой. Воевода так тихо и монотонно бубнил текст, что даже я, находящийся всего в полутора метрах, отчетливей его речи слышал звуки, периодически издаваемые направленным в мою сторону отверстием. Благо, прогулка по подземному лабиринту вкупе с пребыванием в сырой темнице и холодным душем наградила меня легким насморком. По этому мое обоняние не страдало. И непреднамеренное (умышленное?) газоиспускание я воспринимал, как музыкальное сопровождение.
Что же касается содержания текста, то до меня доносились лишь отдельные фразы: «…Дума рассмотрела… коварные намерения… попытка узурпации… злостное колдовство… благодаря бдительности… козни пресечены… постановила… через главоусечение…». Белиберда какая-то. Да, если честно, то я и не очень-то прислушивался. Одурманенные мозги ни как не связывали нелестные эпитеты и меры пресечения с моей, почти героической персоной.
Так что меня больше интересовало происходящее на площади. Один раз я услышал знакомые звуки, напоминающие удары киянкой по доске, жалобное: «Бур, может не надо?» — и нагло-пьяное: «Н-надо, еще как надо!» Но мой взгляд так и не сумел отыскать длинноносых кузенов.
