Крепко пожав Рэке руку, он представился:
— Шиндлер, Зигфрид Шиндлер. А вы, значит, знаменитый Рэке?
— Почему знаменитый? — удивился и в то же время несколько обрадовался столь необычной характеристике Рэке.
— А что, разве не так? Ну ладно, оставим это. Так вы ко мне?
Рэке кивнул. Имя командира взвода он узнал у Гартмана перед самым отъездом.
— Речь идет о Кольхазе, о Вольфганге Кольхазе из вашего взвода.
Шедший впереди Шиндлер неожиданно обернулся и воскликнул:
— О господи, опять этот Кольхаз! Почему он вас интересует?
Рэке подумал, стоит ли ему сразу открывать все карты, потом сказал:
— Я познакомился с его характеристикой и хотел бы побольше узнать об этом человеке.
— Тогда пойдемте, — пригласил Шиндлер, — у меня не слишком много времени, но выпить по чашечке кофе мы все же успеем.
— Может, лучше просто пройдемся?
— Хорошо. Моя жена не сегодня-завтра должна родить. Прошла целая неделя сверх срока. Я, кажется, с ума сойду.
— Тогда я не буду вас долго задерживать. Вы мне расскажете все, что о нем знаете.
— Хорошо.
Они шли по мокрому от дождя плацу, и Шиндлер рассказывал.
Во взводе Шиндлера Кольхаз находился с первого дня службы. Любознательный и спокойный в первые дни, он вскоре стал отдаляться от других солдат, а в последнее время вообще начал нарушать воинскую дисциплину, высказывал недовольство трудностями.
— Какими трудностями? — спросил Рэке.
— Например, тридцатикилометровым маршем. Приблизительно на полпути просто остановился и сказал: «К такому маршу я не приучен, товарищ унтер-офицер. Мне очень жаль, но это так». Мне ничего не оставалось, как отправить его назад в санитарной машине. В результате мой взвод единственный в роте пришел к финишу не в полном составе.
Тем временем они дошли до столовой, но кофе там уже не было. Шиндлер предложил зайти на минутку к нему домой. Рэке согласился.
Они удобно уселись в комнате Шиндлера. Офицер продолжил свой рассказ:
— Вы можете говорить Кольхазу что хотите, хоть кол у него на голове тешите, а он стоит на своем. К тому же он постоянно ворчит. Представьте себе: однажды на политзанятии он встал и без всякого смущения заявил: «Человеку, воспитанному при социализме, чуждо солдатское сознание». Причем сказал он это с таким спокойствием, что я от удивления рот раскрыл. Самое страшное заключается в том, что он убежден в своей правоте, понимаете?
— И что же вы ему ответили?
— Взвод весь вечер пытался доказать ему, что он не прав, но безрезультатно. Как горох об стенку.
