Капитан, стоявший на левом крыле мостика, зябко поежился и сказал:
— Я спущусь, Алексей Ерофеевич. Нужно переодеться, да и Черныш, наверно, соскучился. Видимость плохая — как бы нам не поцеловаться с кем-нибудь. Давайте тифон.
Капитан ушел, Алексей Ерофеевич остался на мостике один. Он подходил к рулевому, вглядывался в картушку компаса, проверяя курс, потом опять выходил на открытое крыло мостика, всматриваясь и вслушиваясь в дождевую завесу… Над мостиком время от времени гудел тифон. В густом реве его гасли плеск дождя и удары волн.
Алексей Ерофеевич был недоволен собой. Все-таки следовало выкроить время и самому сдать мальчишку. Что он там делает сейчас, в Батуми, под дождем? Потом начал думать о себе и новом капитане. Николай Федорович принял судно всего пять дней назад, они еще не присмотрелись друг к другу. Как и Алексей Ерофеевич, капитан не из разговорчивых. Сосет трубку и молчит. Пока недовольства не выказывал, однако в черепную коробку к нему не влезешь…
Алексей Ерофеевич оглянулся на звук шагов. Капитан поднимался на мостик с палубы. Алексей Ерофеевич с удовольствием отметил, что, несмотря на изрядную качку, к поручням он не прикасается.
— Отличное судно, — глядя вперед, как бы про себя сказал капитан.
— Вообще люблю теплоходы — надежнее паровиков и чисто. У вас же чистота, как говорят медики, стерильная. Образцовый порядок. Я только не знал, что, кроме руды, мы возим еще и пассажиров…
— Пассажиров? — Алексей Ерофеевич повернулся к нему. — Что вы хотите сказать?
— Только то, что сказал. Сейчас я с одним познакомился.
Капитан вынул трубку изо рта и показал черенком через плечо.
Алексей Ерофеевич перегнулся через перила. Держась за поручень трапа и задрав голову, на палубе стоял Лешка и смотрел на него.
— Поди сюда, — строго сказал Алексей Ерофеевич.
Лешка потерянно оглянулся, переступил с ноги на ногу и полез по ускользающему из-под ног трапу. Чем выше он поднимался, тем медленнее переставлял ноги и тем меньше мужества в нем оставалось. Он не боялся, что его побьют или что-нибудь с ним сделают, — ему было стыдно.
Взобравшись на мостик, он смог поднять взгляд лишь до живота Алексея.
Ерофеевича, увидел на нем пуговицы с якорями, опустил голову и уставился в сторону, вниз.
— Ты что ж это, а? — прозвучал над ним голос Алексея Ерофеевича.
Лешка молчал.
4
Он и сам не знал, как это случилось. В сущности, он не был виноват, все произошло само собой, он вовсе ничего такого не собирался делать.
