— Вот как! Неужели вы так сильно любили своего мужа? Не каждая жена решилась бы на это!
— Я не просто любила Николая Петровича. Я боготворила его. За ум, за талант ученого. Он был необыкновенный человек во всем. Я бы покончила с собой тогда. Остановило одно: мама. Она тяжело больна. Это убило бы ее.
— Марина Андреевна, — сказал следователь как можно мягче, — я хотел бы вам верить, но, к сожалению, в ваших поступках много противоречивого, и это вызывает большие сомнения. Судите сами, сначала вы говорили, что муж застрелился на кровати и вы перенесли его с постелью на пол. Теперь утверждаете, что он спал на полу. Чему верить? На первых допросах вы заявляли, что не трогали револьвер, а теперь говорите, что брали его в руки, даже обтерли и хотели выстрелить в себя. Где гарантия, что вы не придумали это объяснение, чтобы оправдать себя?
Профессор не был левшой, а между тем выстрел произведен в левый висок... Вы понимаете, слишком много говорит не в вашу пользу, и я должен вас предупредить: если вы не сумеете доказательно объяснить эти противоречия, улики оборачиваются против вас. В последний раз советую: расскажите всю правду, какой бы горькой она ни была. Вам станет легче, и суд учтет ваше чистосердечное признание... Ну, Марина Андреевна...
— Поверьте, я сказала правду, — она всхлипнула.
— Но нужны факты, факты, Марина Андреевна.
— Мне больше нечего добавить.
Сазонов написал обвинительное заключение и поехал с ним к прокурору для утверждения.
— Так все-таки призналась она в убийстве? — спросил прокурор, листая обвинительное заключение на двух десятках страниц.
— Нет, категорически отрицает свою вину, утверждает, что профессор застрелился сам.
— Ну, а вы... уверены, что это убийство?
— Безусловно, — заявил следователь, — обвиняемая все время говорит неправду, путается в собственных показаниях. Вначале она утверждала, будто муж застрелился на кровати, и она уже потом перенесла умирающего на пол...
— Зачем ей было обманывать?
— Объяснение смехотворное — боялась огласки, что они с профессором спали на полу, я же думаю, ей надо было как-то объяснить отсутствие револьвера на постели, куда он непременно должен был упасть из руки профессора.
Убийство подтверждается и необычным для самоубийц входным пулевым отверстием; оно на левом виске, но известно, что левшой профессор не был. Далее, если мы согласимся с тем, что муж якобы перекрестил Марину Андреевну уже умирая, то фотография, сделанная после смерти Панкратьева, вновь уличает обвиняемую во лжи. Поворачивая к ней голову, он должен был испачкать кровью затылок, спину, подушку.
