— Вы считаете, что Панкратьев был религиозен?
— Профессор несомненно был верующим.
— Ну, а о самоубийстве профессора вы больше ничего не знаете?
— Я вам все сказал.
* * *
Маргонин и Сазонов заканчивали обедать в ресторане «Националь».
— Итак, — сказал Сазонов, пригладив усы и отодвинув в сторону тарелку с недоеденным пловом, — я все-таки считаю, что Панкратьева убила Марина.
— Мотивы? — Маргонин посмотрел на официанта, который принес два стакана чая, кинул в стакан кусочек сахара и, позвякивая ложечкой, начал медленно его размешивать.
— Авторитет церкви все время падает, что отражается на доходах священнослужителей. А тут еще появляется ученый, который ведет опыты по оживлению животных и собирается перенести их на человека. Мало того, он не предал земле тело своего сына. А ведь согласно Ветхому завету, воскреснуть мог только господь! И профессор становится опасным для церкви человеком, — Сазонов вытер лицо большим батистовым платком. — Ученого решают устранить. Но как это сделать? И тут помог случай.
Панкратьев женится на молодой религиозной женщине: несколько человек видели, как она целовала крест у священника Благовещенской церкви. Марина попадает под их влияние. А тут еще бесконечные ссоры с мужем, ей приходится разрываться между ним и матерью. Но Марина никогда не решилась бы на убийство, если бы ее руку не направляли священнослужители.
— И кто же конкретно? — спросил Маргонин, допивая чай.
— Пока ничего определенного сказать не могу. Но личность Доливо-Добровольского для меня непонятна. Говорят, он хороший хирург, но оказалось, что он еще известен как епископ Фока. И как это один и тот же человек может сочетать в себе материализм врача с поповскими бреднями о боге?
— Еще что-нибудь закажете? — к столу подошел официант.
— Две чашечки кофе, пожалуйста, — попросил Маргонин и, когда официант отошел от стола, вопросительно посмотрел на Сазонова. — А разве ты установил, что существует преступный сговор между Мариной и Доливо-Добровольским?
— Пока еще нет. Но меня насторожило следующее. Несколько дней назад мне позвонила по телефону некая Малышева, сама врач, и сообщила, что в день смерти Панкратьева видела Марину, разговаривавшую с Доливо-Добровольским у его дома.
— Судя по материалам дела, она в тот день говорила с ним о возможности церковных похорон, — возразил Маргонин.
— Но ведь Доливо-Добровольский, к тому же, незаконнно дал заключение о психическом заболевании Панкратьева, хотя ни разу его не осматривал.
