— …дом на Холланд-сквер намного прочнее. И, разумеется, он дальше от Ист-Энда.
До Гая дошло, что она вновь старается склонить его к переезду в дом своего отца.
— Мы не можем уехать с Мальт-стрит, Элеонора, это исключено, — твердо сказал он. — Подумай о моих пациентах.
— Вести прием ты можешь здесь, как и раньше. Сюда ходит автобус. И кроме того, у тебя есть велосипед.
Гай мог бы возразить, что в такое время добираться на автобусе долго и небезопасно, но вместо этого сказал:
— Ничего не получится, Элеонора. А вдруг возникнет что-то срочное? Я должен быть здесь на случай, если моя помощь понадобится немедленно.
Элеонора выбирала из вазы на каминной полке увядшие цветы.
— Но есть же телефон, Гай.
Он фыркнул.
— И у многих моих пациентов, по-твоему, он есть?
— Я имела в виду таксофон.
— Для большинства из них позвонить по таксофону достаточно сложно. А пожилые женщины вообще никогда в жизни им не пользовались.
— Значит, самое время научиться, — упрямо проговорила Элеонора, аккуратно складывая засохшие розы на старую газету.
— Не говори ерунды! — вспылил Гай. — О том, чтобы переехать на Холланд-сквер, не может быть и речи. Ты должна понимать, что я ни за что на это не соглашусь.
Элеонора молча продолжала заниматься цветами. Некоторое время Гай наблюдал за ней, потом подошел и положил руку ей на плечо.
— Не злись, пожалуйста, Элеонора. Конечно, я понимаю, тебе нелегко. И знаю, что ты волнуешься за отца. — Он наклонился и поцеловал ее в затылок. Гай уже не мог вспомнить, когда он в последний раз обнимал жену: его ночная работа и участие Элеоноры в Женской добровольной службе привели к тому, что они редко проводили ночь в одной постели.
— Гай!
Но он продолжал ее целовать. Кожа Элеоноры была гладкой и чистой, волосы — мягкими. Дотянувшись одной рукой до шнура, Гай опустил жалюзи.
— Соседи… — сказала Элеонора. — И вдруг налет…
— Во время налета здесь безопаснее, чем наверху. — Гай начал расстегивать на ней блузку.
— Нет, Гай, — Элеонора отступила и принялась поправлять прическу. — Мне нужно составить расписание дежурств в передвижных кафе. Я давно должна была это сделать.
Она вышла из комнаты. Гай снова поднял жалюзи и стал смотреть на улицу сквозь полосы бумаги, наклеенные на стекло крест-накрест. В голове у него прозвучало: «Разве ты никогда не совершал ошибок, Гай?» Он безжалостно подавил в себе этот голос, сел в кресло, закрыл глаза и задремал.
Николь весьма приблизительно представляла себе, чем занимается Дэвид Кемп: он дал понять, что не может много говорить о своей работе, да ее это и не слишком интересовало. Что он много разъезжает — она знала, что знаком со многими важными персонами — подозревала. Еще ей было известно, что он неизменно добр, учтив и щедр. С любой неприятностью — от нерасторопного официанта до падающей бомбы — он справлялся с непоколебимым спокойствием и уверенностью. Она никогда прежде не встречала таких, как он. Постепенно Николь поняла, что каждый его день расписан до мелочей, что он добровольно возложил на себя обязанность регулярно навещать родных и поддерживать связь с друзьями, что жизнь его подчинена некоему строгому регламенту и он воспринимает это как должное.
