.
Ясно было, что после подобной переписки «не жилец» был уже Арф в российском флоте…
С эскадрой Арфа прибыло 2167 человек пехоты и 523 гвардейца на купленных у англичан транспортных судах. Уже это придавало большое значение подошедшей эскадре. Но еще большее значение имел (по крайней мере в глазах самого Арфа) привезенный им рескрипт Екатерины на имя Алексея Орлова от 19 июля 1770 г. Императрица приказала, чтобы эскадра Арфа оставалась под его непосредственным начальством даже и по приходе в Архипелаг, «когда он сам, по соединении с флотом адмирала Спиридова вступит под главное его начальство». Это свое распоряжение Екатерина объяснила так: «Резолюция наша в сем случае происходит от внутреннего составления Арфовой эскадры. На всех ее кораблях будут при наших и датские еще вместе с сим контр-адмиралом в нашу службу призванные офицеры из тех, кои в собственном своем отечестве бесспорно между лучшими почитаемы были, а с ними и некоторое число датских же матросов»>53.
На это-то и уповал контр-адмирал Арф, осмеливаясь дерзить самому Алексею Григорьевичу. Он не знал, что от Петергофа до Архипелага и от июля месяца до октября - очень большая дистанция и в пространстве и во времени…
Результат этого заблуждения не заставил себя ждать: Орлов стал всячески придираться и притеснять Арфа, велел не выдавать ему столовых денег, вел расследование о причинах его опоздания и т. д. Арф подал просьбу о том, чтоб Орлов отпустил его в Петербург; Орлов не только мигом выполнил эту просьбу, но просил Екатерину ему больше иностранцев не присылать.
«Арф отпущен в удовольствие своего желания, и тем больше, что не предвидится впредь той крайней нужды, которая необходимо требовала бы продолжения в здешних морях его службы. Если вашему императорскому величеству благоугодно будет повелеть направить сюда из России новую эскадру… Приемлю смелость всеподданнейше просить от вашего величества ту высочайшую милость, дабы таковая эскадра состояла из российских матросов и офицеров, и не иностранцам, но российским была поручена командирам; ибо от своих единоземцев не только с лучшею надеждою всего того ожидать можно, чего от них долг усердия и любви к отечеству требует, но еще и в понесении трудов, беспокойств и военных трудностей, довольно уж усмотрено между российскими людьми и иностранцами великое различие, а притом и неразумение иностранного языка делает невинное (невольное - Е. Т.) несогласие и затруднение».
