Кармайкл выронил искусно починенную куртку из рук, метнулся к цветному витражу, всматриваясь в редкий седой туман, причудливыми извивами стелющийся над землей, и на лице его отразилось нетерпение исследователя, неожиданно для себя оказавшегося перед неизведанными ранее землями. Я только головой покачала – и вышла из комнаты, не дожидаясь вопросов, которые в любой момент могли посыпаться как из рога изобилия.
Сначала магу надо кое-что увидеть и, возможно, понять что-то для себя.
Интересно, будет ли он и тогда просить помощи у ши-дани или же решит, что люди сумеют справиться с нагрянувшей бедой самостоятельно, как «справились» немногим более двухсот лет назад, заточив Грозового Сумрака в замок на скале? Смешно ведь, право слово.
Заперли фаэриэ, которого умудрились поймать, но не смогли убить, и отпраздновали победу над сумеречными тварями. Понадеялись на нерушимую крепость своих заклинаний, на то, что заточенный без возможности колдовать фаэриэ будет безопасен.
О да, безопасен. Ровно до той поры, пока не найдет лазейку в запирающем заклинании или же пока его кто-нибудь не додумается выпустить. Интересно, насколько безумным станет фаэриэ, более двух веков просидевший взаперти без возможности сливаться со стихией, колдовать, да даже просто умереть? И как его удержать, если люди наверняка позабыли его имя, пугаясь грозы и проклиная сумерки в память о нем? Ши-дани помнят многое, иногда кажется, что слишком многое. После ритуала Становления у сердца Холма, к которому ши-дани будет принадлежать до самой смерти, с силой кого-то из ушедших им иногда достаются и прижизненные воспоминания тех. Расплывчатые, зачастую туманные, но иногда – поразительно четкие, и именно они превращают новорожденного в преемника умершего. Замыкается круг дареной силы, начинается новый жизненный виток – и не пропадают умения и приемы, изучаемые годами и сохраненные в земле Холма.
Все, что уходит, рано или поздно вернется – таков закон жизни ши-дани.
Как жаль, что у людей все иначе…
Я отворила потемневшую от времени, искусно украшенную резьбой дубовую дверь и вышла на порог, полной грудью вдыхая сырой, холодный воздух середины осени. Ветер, показавшийся мне удивительно теплым, принес на своих крыльях запах дождя и грибов, прячущихся под толстым, пропитанным влагой лиственным ковром. Он скользнул невидимыми пальцами по моим щекам, погладил выбившиеся из переплетенных цветными лентами кос кудряшки, а очередной порыв я ощутила как призрачное объятие.
