— Андрей Петрович, какие будут задания еще? — спросила Тоня.
— В субботу собери инвалидов войны. Всех, кто сможет прийти. А ребят старших возрастов созови завтра, часам к десяти. Договорились?
— Так точно, товарищ капитан! — воскликнула Тоня весело и даже поднесла руку по-военному.
Эдик восхищенно бросил ей:
— Здорово у тебя получается!
Оленич сказал Эдику:
— Я пойду, а тебя Тоня проведет так, чтобы никто не видел.
Оленич покинул сельсовет в странном душевном напряжении: так неожиданно приехал Эдик, так сильно предчувствие чего-то очень важного, и, идя домой, он не замечал, как все время ускоряет шаги, и лишь перед самым домом удивился, что почти бежит, громыхая костылями. Вошел в свою комнату и не раздеваясь упал на кровать.
Неожиданно на память пришел тот телефонный звонок, когда в парке напали на Витю: а что, если звонил Эдик? Теперь вспоминается, что голос был похож на его голос, но тогда Оленич, пораженный страшной вестью, не среагировал, хотя звонок и насторожил его. Тем более, что произнесено было имя человека, так странно связанного с судьбой самого Оленича. Крыж! Какое отношение имеет Эдик к этому изменнику Родины?
Из кухни послышалось рычание Рекса, значит, кто-то чужой во дворе. Андрей поднялся и, успокоив пса, отворил наружную дверь. У порога стоял Придатько.
— Проходи.
Войдя в комнату, Эдик осмотрелся:
— Неплохо устроились, кэп.
— Непонятный ты человек, — произнес Оленич, глядя на Эдика, вдруг утратившего свою обычную самоуверенность. — Садись к столу. Тебе чего — чаю или, может наливки какой, а?
— Будем пить чай. Спиртное у меня всегда есть, а чай лишь изредка. Интересно получается! Приехал я как это ни странно, по крайней мере напакостить вам…
— Напакостить вроде самое малое? Я так понимаю?
— Вы все правильно понимаете, кэп. Вообще, вы обречены. Убрать вас должен если не я, то Крыж. Вы догадались, что я как-то связан с ним?
— Это меня мучает больше всего, как самое невероятное. Ты и — Крыж!
— Так вот, им владеет всепожирающая ненависть к вам плюс дикое чувство мести.
— Значит, я промахнулся тогда, в сорок втором?
— Да. А теперь, видно, он промахнулся. Старик ослеплен жаждой мести и не понимает, что сейчас не война, а он уже не каратель из отряда Хензеля.
— Вот как! Значит, это он свирепствовал в этих местах?
— Да. Это он, Шварц. Он же — Крыж…
Эдик посмотрел в окно: день клонился к вечеру, тени становились все длиннее, и во дворе начали сгущаться сумерки.
— Давайте выйдем из хаты, — попросил Эдик.
