— Твоя настойчивость мне понятна. Но я ведь и побаиваюсь тебя: откроюсь тебе, а ты предашь меня.
— Я мог бы это сделать уже сегодня.
— Но ты не сделал этого, поскольку ничего не знаешь обо мне.
— Достаточно того, что ты рассказал мне об Олениче. Но я так понимаю, что это лишь незначительный эпизод в твоей бурной жизни.
— Допустим. Но в разведке я не работал и сейчас не занимаюсь шпионажем в пользу какой-нибудь иностранной державы. Я шпионю только для себя лично. А теперь — ради тебя.
— Все это совсем не то, чего я хочу. Если ты мне не доверяешь, я ничего не смогу для тебя сделать. Давай разойдемся в разные стороны. На том и покончим обоюдную любовь.
— Циник. Но хватка у тебя — моя. Вцепишься в горло — не выпустишь живым. Ну, так слушай… Война мне была не по душе. Сначала я прикинулся сектантом и отказался воевать. Пригрозили трибуналом. Пошел на фронт. Но я чувствовал, что Советам приходит конец, я молил бога, чтобы это произошло скорее. Я сидел в окопе и читал молитву, но наскочил Оленич, вытащил меня из окопа и приказал стрелять по немцам. Оленич ушел к своему подразделению, а появившийся капитан Истомин приказал нашему ротному поднимать бойцов в атаку. Понимаешь, это уж совсем не входило в мои планы а желания. Ну, в общем, я убил того капитана и хотел скрыться, перейти на ту сторону, к немцам. Прыгнул с обрыва, но меня заметили. Доложили Оленичу, ну, он и послал в меня пулю. Я упал, и они решили, что я убит. А вечером, когда немцы разгромили всю оборону краевых, меня отвели к их фельдшеру: они ведь видели, как я хотел перебраться к ним, и потом пощадили.
— Капитан тебя расстрелял, а враги — воскресили? Так?
— Вот именно. Они поняли, что я буду служить им верно и преданно. Потом я прошел инструктаж, курсы, меня отправили в тыл, в наши родные края. Там действовал партизанский отряд, с которым немцы не могли справиться. Моя задача состояла: проникнуть в отряд и выдать его карателям Хензеля.
— Не понимаю, почему ты опасаешься Оленича? Он ведь стрелял в тебя, значит, покарал, ты кровью искупил вину.
— Забываешь убийство офицера, капитана Истомина, который командовал там всей обороной. Такое не забывается. Тут срока давности нет: есть только одно — расстрел.
— Ну, а еще что?
— Много, Эдик, я содеял зла, много пролил ихней крови. Но есть еще одно, что страшит меня. Пока я считаюсь погибшим партизаном и мое имя высечено на обелиске в селе Булатовка. Это недалеко от Тепломорска. Там живет моя сестра.
