Евгения Павловна долго не возвращалась к столу, видимо, разговор был не праздничным и не очень веселым: доносились возбужденные возгласы хозяйки. Савелий Федорович заметно нервничал, растерянно топтался возле гостей, наполняя стаканы вином и приглашая выпить, хотя сам весь внимание — на дверь в прихожую и беспрерывно вытирал платком лицо. Обстановка становилась не только напряженной, но даже неловкой, и Кубанов решил взять в свои руки судьбу встречи. Он подозвал Эдуарда и попросил снимать гостей пока без хозяйки, а потом, когда все уляжется, можно сделать и общий снимок.
— Шеф, как вы думаете, что произошло? Вдруг сенсация?
Кубанов пожал плечами:
— Какое-нибудь несчастье в ее клинике.
— Клиника не может ее так волновать. Ведь там, наверное, ежедневно что-то происходит.
— Верно! Тебе не откажешь в сообразительности. У них сын служит в армии, может, с ним что?
— Тогда почему отец в стороне?
Кубанов удивленно посмотрел на Эдуарда:
— Тоже правильно! Тебе бы да в следователи, а?
Вдруг в прихожей загрохотал падающий телефонный аппарат. Дарченко со всех ног кинулся туда и принес на руках супругу. Она была в полуобморочном состоянии. Кубанов схватил стакан с вином и поднес к губам Евгении Павловны. Она послушно отпила два-три глотка и тихо проговорила:
— Благодарю… Но мне надо закончить разговор.
Пошатываясь, она пошла в прихожую, Дарченко было кинулся за нею, но она строго прикрикнула:
— Нет! Ты не нужен!
Савелий Федорович остановился перед захлопнувшейся дверью и в растерянности оглянулся на присутствующих. Гости вновь притихли. Лишь Кубанов не потерял самообладания и вел себя так, словно ничего не произошло. Он углубился в воспоминания:
— Женю вывести из себя могло только что-то чрезвычайное. На фронте я никогда не видел ее оробевшей или растерянной. Как и отец, капитан Истомин, она строго относилась к себе, но к раненым была полна милосердия и сострадания. В том бою, когда пропускали бронепоезд, погиб ее отец, и она стойко перенесла свое горе, ни на миг не прекращала оказывать первую помощь бойцам. Ты же видел, Савелий, да и ты, Галя, подтвердишь.
Невысокая сухонькая женщина, бывшая санинструктор в роте лейтенанта Дарченко, охотно отозвалась:
— Возле нее я ничего не боялась. Когда ее отца убил предатель…
Дарченко предостерегающе поднял руку:
— Тише, Галя, тише: Женя всегда болезненно переносит даже упоминание о том, что отец погиб от руки предателя.
Кубанов, понимающе и сочувственно посмотрев на дверь в прихожую, негромко сказал:
