Вадковский молча поднялся и отнес тетрадь к синтезатору. Задействовал тот на очистку и восстановление и положил тетрадь в приемную камеру. Постоял, задумчиво кивая:
— Хороший поворот. Мощный. С этих позиций я деятельность прогрессоров никогда не рассматривал. Спасение отдельных личностей? В пятницу обязательно обсудим в Школе. Ты зря избегал читать древнюю фантастику. Это плоть от плоти того времени, отнюдь не чуждое. Возможно, ты под другим углом увидел бы жизнь своего поэта.
— Мне всегда казалось, что фантастика — это убогий эскапизм ленивого человека, потерявшего вечные истины. В наше время ведь нет фантастики.
— Ну, это отдельная тема, — сказал Вадковский. — Ничто не исчезает бесследно. Звездные люди разве не фантастика? Не забудь мне напомнить, поспорим с тобой позже. Еленский разве не эскапист? Куда и зачем он хотел улететь?
— Это было символом его позиции. Он ничего не выдумывал, он так жил. Окружающий мир не мешал ему, лишь вызывал скуку. Что ему оставалось делать? У него не было возможности сотворить моноцивилизацию или проникнуть к нам сквозь время.
— Ты знаешь, — сказал Вадковский, — на фоне некоторых книг «литературы мечты» XX века метания Еленского — легкая разминка. Так называемые «убогие ленивые эскаписты» заставляли своих героев делать грандиозные открытия, строили невероятные аппараты, преодолевали эпохи и опрокидывали сонмища врагов в погоне за истиной, любовью и счастьем.
— И много ты прочитал? — немного огорошенный, ревниво спросил Лядов.
— Десяток книг. По-моему, предки слишком многого от нас хотели.
Лядов расхохотался.
— А что? — спокойно сказал. Вадковский. — Я не прочь пожить в парочке воплощенных миров.
— Фантазия писателя XX века обогнала наш мир? — не поверил Лядов.
— Бывало, что да.
— Даже мономир «Эдем»?
— Да.
— Название помнишь?
— Забыл. Дома найду, обязательно дам почитать.
— Но раз сегодня нет такого жанра, как фантастика, может быть, мы достигли оптимального устройства социума?
— А может быть, мы устали надеяться?
— Тогда у нас был бы развит жанр так называемой антиутопии, — назидательно сказал Лядов. — Но его тоже нет.
— Верно, — кивнул Вадковский. — Странная ситуация, кстати.
— Вы уверены, что у нас Еленский остался бы таким же? — спросил Трайнис.
— Трудный вопрос, — ответил Лядов. — Поэтом он был по призванию, но времена не выбирают. У себя он был несчастен, иначе таких стихов-дневников не пишут. Что бы с ним стало у нас? Не знаю. Сейчас много есть видов искусства, не доступных в его эпоху. Думаю, у нас бы он нашел себя.
