Сансет Пойнт был как раз одним из подобных гнойников на лице планеты. Расположенная в получасе езды к северу от Чикаго, холмистая местность вокруг единственной крошечной реки когда-то была приятной, поросшей небольшим лесом. Сейчас деревья и холмы были разбиты на участки бульдозерами, подставляя небу голую землю. Небольшая река превратилась в грязное болото. Под снежным покровом место выглядело столь же гладким, белым и бесплодным, как внутренняя часть нового рефрижератора.
— Посмотри на это, — сказал я Томасу, показывая на здания, фундамент которых ненамного превышал ширину почтовой марки. — И люди еще платят, чтобы жить в подобном месте?
— А ты живешь в подвале пансиона, — парировал Томас.
— Я живу в большом городе и плачу за аренду, — сказал я. — Такие здания, как эти, идут за несколько сотен тысяч долларов, если не больше. Потребуется тридцать лет, чтобы их выкупить.
— Хорошие здания, — сказал Томас.
— Хорошие клетки, — ответил я. — Вокруг них совсем нет места. Ничего живого. Такие места превращают человека в песчанку.[30] Он приходит домой и несется внутрь. И остается там, пока не приходит время снова идти на работу, он ведь должен работать, чтобы иметь возможность оплачивать закладные за эти норы.
— Но они симпатичнее, чем твоя квартира, — заявил Томас.
— Безусловно.
Он остановил Хаммер в снегу, который все сильнее залеплял ветровое стекло.
— Проклятый снег. Я только догадываюсь, где находятся улицы в этой местности.
— Главное — не въехать в какой-нибудь фундамент, — сказал я. — Мы проехали Двадцать третий минуту назад. Значит, где-то близко.
— Двадцать третий что? Двор, площадь, улица, терраса или авеню? — спросил Томас.
— Круг.
— Проклятые тупики, — и он снова медленно тронулся вперед.
— Вот, — сказал он, кивая на следующий знак, выплывающий из тумана. — Это он?
— Да, — на повороте на улицу, изготовленную по заказу, стоял стандартный дорожный знак, указывающий на тупик Двадцать четвертой террасы.
— Плохое предзнаменование, — пробормотал я.
— Что тебе не нравится?
— Все мне нравится.
Мы ехали через нечто темно-серое и белое, слепленное из тяжелого снегопада, слегка сияющего своим собственным светом, отраженным от миллионов кристаллов льда. Двигатель Хаммера едва слышно мурлыкал. В сравнении с ним хруст снега под его шинами казался ужасающим шумом. Мы проехали полудюжину образцовых зданий, красивых и абсолютно пустых. Снег накапливался вокруг окон, которые зияли словно глазницы полузасыпанного черепа.
